Алкиона, понимавшая тревоги матери, взяла приёмного брата за руку и заметила:

— Ну же, Робби! Успокойся. Луиза принесёт тебе укрепляющего, когда ты ляжешь спать. Кто сказал тебе, что мама собирается умирать? Не считаешь ли ты, что это неблагодарно с твоей стороны — мучить её своими мрачными мыслями?

Мальчик понял и удалился, поддерживаемый сестрой, нервно вытирая глаза.

Затем Алкиона вернулась в комнату больной, чтобы позаботиться о ней. Она постоянно проводила тонким платком по лбу, вытирая обильный пот, который выделялся на её лице. В какой-то момент Мадлен Виламиль успокоилась. Кашель на время дал передышку. Молясь, дочь заметила, что взгляд матери изменился, как это обычно происходит во время высокой температуры. Умирающая, казалось, бредила в радости. Так начался период расстройства в свойственный часу, предшествующему уходу в мир иной, когда мадам Виламиль уже не знала, на земле она или где-то в ином месте.

— Почему вы так долго отсутствовали, отец? — настоятельно спрашивала она, давая понять, что говорит с тенью.

— С кем вы говорите, мама? — в удивлении спросила Алкиона.

— С отцом Дамианом, он здесь… Ты не видишь его?

С опаской она посмотрела в угол комнаты, а умирающая спрашивала:

— А вы кто?

И почти в тот же миг с широко раскрытыми глазами она воскликнула:

— Мама!… Моя мама!…

Алкиона с болью следила за ней, моля Иисуса послать им божественную помощь в своём милосердии.

Через какое-то мгновение дочь дона Игнация вновь заговорила:

— Моя мать пришла прокомментировать евангельское чтение для нас. Да, у нас у всех целый сад агоний, который мы проходим в одиночестве, мужественно рассчитывая на свою веру. У всех нас тяжкий путь и Голгофа. Но над всем этим существо Божье найдёт воскресение и вечную жизнь.

Девушка, которая в слезах слушала её, не сомневалась в духовном посещении, свидетелем которого она стала. Через несколько мгновений, давая понять, что принимает голос невидимого существа, умирающая снова позвала тень:

— А как же Сирил, мама? Почему вы пришли без него?

Внезапно лицо Мадлен засветилось радостью.

— Завтра? — с большой радостью вскричала она.

Затем, путая духовные и физические проявления, она сказала своей удивлённой дочери:

— Завтра прибудет твой отец! Как мне сейчас хорошо, дочь моя! Наша комната полна света! Моя мать сказала, что час моего исцеления пришёл, и завтра вечером я уйду вместе с ней…

Алкиона вздрогнула. Её отец прибудет завтра? Как понять это утверждение? Идёт здесь речь о выражении утешения или просто об обещании духовного плана? В крайнем удивлении она просила Бога просветить её, чтобы понять божественную волю.

С этого момента Мадлен в полусознательном состоянии, казалось, готовилась к завтрашнему радостному дню.

— Иди, дочь моя, — озабоченно сказала она. — Открой большие чемоданы и принеси мне две большие тетради с записями твоего отца, старую Библию, книгу молитв…

Алкиона машинально подчинялась её просьбам. Через несколько минут малейшие воспоминания были выложены на деревенском столе среди медикаментов. Наконец, увидев всё это, больная окинула их нежным взором и спокойно ненадолго заснула, словно выполнив святой долг.

Но Алкиона оставалась настороже, уверенная, что её дорогая матушка проживает на земле последние часы. На рассвете приступы возобновились. Мадлен медленно оставляла своё тело, в тяжких приступах кашля и видениях духовного мира, которые наполовину затемняли её разум. Утром пришли две соседки, готовые помочь по дому. Алкиона оставалась всё время у изголовья постели матери, которая говорила вслух, не переставая. Дочь Мадлен продолжала свои молчаливые молитвы, прося вмешательства Иисуса в этот момент зловещего бреда.

Но вернёмся теперь в резиденцию на острове Ситэ, где, несмотря на успокоительные вести гувернантки Беатрис, царила определённая тревога из-за продолжительного отсутствия Алкионы. Им всем не хватало её, не столько в работе, сколько в помощи, которую оказывало им всем её девичье сердце. Домашний культ без её участия казался лишённым яркого света, который омывал внешне мрачные тексты, выражавшие божественные и утешительные откровения.

Накануне того дня, когда девушка готовилась к уходу матери, во время обеда Давенпорты комментировали её долгое отсутствие, и Сюзанна заметила:

— Вот уже пять дней прошло с последнего прихода Алкионы. Действительно, она успокоила нас вестями о состоянии здоровья больной, но я всё равно хотела бы навестить её.

— Отлично, — ответил Сирил, — я тоже проснулся сегодня с мыслью сделать то же самое. Значит, мы сможем завтра наведаться к ней.

— А адрес? — возразила жена, — в тот день, как я ни старалась, я не смогла получить его. Когда я спросила её насчёт адреса, Алкиона смутилась, и я прекратила всякое намерение сблизиться с её родными.

— Её смущение естественно, — захотел оправдать её глава семейства.

Здесь вмешался старый наставник из Блуа и сказал:

— Адрес? Нет ничего проще. Мы знаем, что у Алкионы есть друзья среди персонала церкви Сен-Жак. Достаточно вспомнить, что именно там мы навестили её опекуна в его последний час.

— Это правда, согласился Сирил, — как это я раньше не подумал об этом? Мы прикажем кучеру добыть эти сведения сегодня же.

Сюзанна, живейшим образом удивлённая замечанием своего отца, сразу же позвала слугу, чтобы поручить ему это дело.

— Итак, Сирил, — сказала хозяйка дома, — завтра утром мы поедем в Сен-Марсель, если ты, конечно, свободен.

— Я тоже поеду, — решительно сказала Беатрис.

Видя настроение своей внучки, старый Жак напомнил:

— Нам бы лучше ехать всем вместе. Кроме исполнения приятного долга, я думаю, что мы ещё и совершим прекрасную прогулку по окрестностям, мало знакомым нам.

Глава семейства с радостью согласился, несмотря на возражение, светившееся во взгляде жены.

На следующий день, около десяти часов утра, элегантная карета въезжала на скромную улицу, где в бедности жила Мадлен. Многочисленные обитатели улицы с удивлением переглядывались.

Оторванная от изголовья постели больной, чья агония тягостно длилась, Алкиона вышла к двери, чтобы увидеть, кто зовёт её с такой настойчивостью. При виде Давенпортов, с улыбками приближавшихся к дому, первым её порывом было спрятаться, таким было её удивление. Никогда она не переживала в своей жизни столь тягостного момента. Ей хотелось выйти им навстречу, улыбаться, казаться спокойной, но её губы оставались безмолвными, только странная бледность разливалась по лицу, на котором застыла маска удивления. Её сердце трепетало в груди. Что могло произойти в подобных обстоятельствах?

С рассвета умирающая вслух говорила о приходе своего мужа. Невозможно было Давенпортам не услышать этого. В момент просветления, однако, она вспомнила об уроках Иисуса и постаралась овладеть собой. Конечно же, Евангелие было написано не только для лёгких моментов, и было важно доказать его значимость при