С огромным трудом несчастное существо начало откровение, пункт за пунктом, своей огромной жизненной ошибки. Время от времени удушающие рыдания прерывали рассказ. Её исповедь длилась более часа, и словно подчиняясь мощным императивам совести, Сюзанна не упустила ни одной детали. Взволнованная, она описывала своё состояние души в то время, когда она изучала все возможности своего преступного плана, чтобы завоевать любимого мужчину. В мельчайших подробностях она говорила о настроении Антеро де Овьедо, описывая обстоятельства знакомства с ним, их совместные прогулки, в течение которых племянник испанского гранда говорил с ней об огромной страсти к своей кузине. Наконец, трогательными фразами, она описала сцены эпидемии оспы 1663 года, посещения кладбища Невинных, зловещие мысли, внушённые именем, которое она случайно прочла в старом журнале умерших.

Когда она закончила под огорчённым взглядом своего отца и мужа и под приглушённые всхлипывания двух девушек, она стала на колени и взмолилась:

— Я осознаю всю мерзость моего преступления, и Иисус, который подготовил меня к этой ужасной и тягостной исповеди, свидетель долгих страданий, которые я вынесла. Страсть толкнула меня навсегда разрушить мир и покой своей души. Я осуществила истинное безумство, я воспользовалась всем, что было в моём распоряжении, расположением своих близких и друзей, чтобы женить на себе Сирила, веря в то, что, соединившись с Антеро в этом плане, я смогу исправить ошибку судьбы. Но истина в том, что я не нашла и унции счастья, столь страстно желаемого мной… Преступники никогда не могут пользоваться реальностью своего идеала. Я с ужасом узнала, что не может быть покоя вне исполненного долга; что нет радости без одобрения спокойной совести. Да, я разрушила жизнь Мадлен своей безумной любовью, точно так же, как я сейчас завидую духовному спокойствию искренней веры, с которой она отдала Богу душу в последний свой миг жизни! Бедная я! Материальный комфорт, предложенный мне миром, был насмешкой и иронией шанса. Для меня, блуждающей сквозь жизнь в неумолимых угрызениях совести, дворцы — это золочёные могилы, где всё сводится к кучке тени и нищеты! Я знаю, что для Беатрис я — бесчеловечная мать с жалкой душонкой; что для своего отца я являюсь образом непростительной неблагодарности; так же, как для Алкионы я — бессердечная женщина! Для Сирила я злобная и дьявольская женщина; но если вы можете, я на коленях молю вас помочь моему усталому разуму, простив мою огромную ошибку! Не знаю, сколько лет мне остаётся жить в этом мире, но обещаю смиряться в любой момент, стать служанкой каждого из вас, чтобы трудиться для своего спасения. Иисус дал мне мужество признать своё преступление, он не преминёт дать мне сил, необходимых для обновительного труда.

Здесь она сделала долгую паузу. Застывший Жак хранил молчание, Алкиона и Беатрис горько плакали. Несчастный муж, казалось, утратил разум, такой была его внутренняя боль. Его широко раскрытые глаза словно разглядывали тени прошлого, Сирил Давенпорт словно перенёсся в духе в 1663 год. Он на какой-то момент забыло всех трудах и обязанностях своего второго брака. Перед ним стояла Мадлен, обиженная, смиренная, преследуемая. Он чувствовал себя окружённым неумолимыми врагами, поселившимися в его собственном сердце. Мысль о мщении словно молотом била по его разуму с неукротимой силой. Несмотря на свои познания в Евангелии, он не мог освободиться от старого внушения, которое обязывало его смывать кровью затронутое достоинство. Впервые он чувствовал глубокое оскорбление своего имени, своей чести, своего затронутого самолюбия.

И пока он терялся в ужасных размышлениях, Сюзанна посмотрела на него и с раскаянием в голосе воскликнула:

— Прости меня, я найду в себе силы перемениться!

Горькие рыдания сопровождали этот призыв. Но сын Самуэля, обезумев, вынул из кармана кинжал, шатаясь и выкрикивая угрозы, подошёл к своей жене и вскричал:

— Нет прощения твоему преступлению, Сюзанна! Гнусных гадин надо давить.

Но в этой сцене Алкиона встала между ними обоими. И видя импульсивное и решительное настроение своего отца, она обняла дочь Жака, и, когда увидела, что вооружённая кинжалом рука его готова нанести удар, воскликнула незабываемым тоном:

— А как же Иисус, папа?

Мстительная рука застыла в воздухе. Надо было напомнить о том, кто пережил ужасающую перекладину креста. Сирил ощутил в себе странные чувства. Впервые Алкиона назвала его «папой». Почему не последовать её примеру страданий и жертвы? Мадлен ушла с миром. Кто знает, может, он смог бы сопровождать её с тем же спокойствием в сердце? Зачем рушить будущее отвратительным поступком? Он вспоминал теперь слёзы, катившиеся из его измученных глаз, евангельские уроки домашнего культа. Никому не дано лечить одно зло другим злом, спасти одно преступление другим. Охваченный жестокой печалью, он хотел свободно уйти, но ощущение внезапного недомогания лишило его сил. Он с трудом дотащился до дивана, поддерживаемый Алкионой, которая уже закончила помогать Сюзанне, и отдал ей своё опасное оружие, словно говоря ей, что отказывается от какой бы то ни было личной мести. Жак и Беатрис тогда поняли, что с Сирилом происходит что-то серьёзное, и подбежали к нему на помощь.

— Папа, папа, — говорила дочь Сюзанны встревоженным тоном, — не надо так убиваться!

Но он больше ничего не ответил на призывы своих родных. Он потерял сознание, и его в плачевном состоянии отнесли в его комнату.

Сирил Давенпорт не мог сопротивляться страданию, причинённому этим роковым признанием. Нарушение мозгового кровообращения привело его к смерти. Многие врачи пытались спасти жизнь богатому торговцу табаком, но вытащить его из комы было невозможно.

Беатрис была безутешна. Пока Жак и Сюзанна делали всё возможное, чтобы разобраться с тревожной ситуацией в комнате больного, Алкиона, что юность всегда более встревожена и сдержанна, отправилась в комнату своей сестры, чтобы подготовить её к худшему. Было важно оставаться над самими страданиями и исправить то, что ещё можно было исправить..

— Aх, Алкиона, — плача, воскликнула девушка, — как я ненавижу свою мать!…

— Не говори так! — взволнованно ответила собеседница. — Ты что, Беатрис, за столь короткое время уже забыла о прощении, которому учил нас Иисус? Помни о святом для нас дочернем долге!…

Дочь Сюзанны, однако, продолжая говорить о своих чувствах, была не согласна и раздражённо сказала:

— Но мать, которую дал мне Бог, вероломна и преступна!

— Почему не сказать, что она, скорее, нравственно заболела, когда были отмечены её первые девичьи мечты? Не было бы более благородно судить именно так? Почему надо видеть только зло, когда Иисус всегда склоняет нас видеть самые ценные качества в человеке? В этом доме есть старые служанки, прибывшие из Америки, которые каждый