Молодой человек ощутил некоторое волнение, услышав последние слова. Отметив его оживление, Жак мягко вмешался в разговор:

— Алкиона права, — воскликнул он, — труд является благословением Божьим. Не беспокойся о трудностях, которые встречаются тебе на пути, мой дорогой Робби. Мы должны преодолевать все препятствия в жизни. Сам Иисус шёл далеко не по цветам.

Бросив многозначительный взгляд на свою внучку, он добавил:

— Несмотря на всё это, дитя моё, я надеюсь, что ты не будешь против, если я попрошу Анри сблизить твоего брата с нами. Он мог бы, к примеру, быть служащим в Сен-Ландри.

Приёмный сын Мадлен довольным взглядом поблагодарил его, а девушка дала своё согласие:

— У меня нет возражений, что отныне Робби будет продолжать открывать каждый преходящий день величие духа служения.

Позже Анри де Сен-Пьер, жених Беатрис, получил требуемое изменение, к великой радости молодого человека, который окончательно был переведён в Ситэ, таким образом будучи в состоянии ежедневно быть в контакте со своей приёмной сестрой.

Преданность Алкионы к вдове Давенпорт была трогательным примером любви, шедшей прямо в сердце родителей. Даже Беатрис уже казалась более сосредоточенной на проблемах жизни. Исчез её беззаботный внешний вид. Она стала более понятливой в отношениях с домашними слугами, с интересом слушала предупреждения деда, который уже не ощущал энтузиазма в противостоянии с сильными порывами жизни. Довольный, её жених замечал это преображение. Юная Давенпорт теперь соединяла в себе девичью красоту и добрую дозу рассудочности о проблемах страданий и судьбы. Боль открыла ей новые возможности религиозного вдохновения. Хрупкое физическое состояние и умственное расстройство её матери мешали практике домашнего культа; но каждый раз, когда она могла, она читала и долго и внимательно размышляла над Иисусовым Евангелием. Её речи становились богаче и глубже. Алкиона находила во всём этом великое удовлетворение.

Прошёл месяц, как умерла Мадлен Виламиль.

Умственное состояние вдовы ухудшалось. Она проводила целые ночи в тревожных криках, мучимая зловещими видениями. Ослабленный старостью, с сердцем, полным страданий и глубокой печали, дядя Сирила в смирении ждал прихода смерти. Беатрис занималась многочисленными задачами по дому, и только Алкиона заботилась о больной, выражая ей свою бесконечную любовь.

Иногда посреди ночи, с блуждающим взором, больная оживлёнными жестами выражала свой страх:

— Ты видишь, Алкиона? Прибыл сам Сатана со своими извращёнными часовыми. Aх! Что они хотят от меня? Я уже во всём покаялась… В этом доме нет места демонам! Возвращайтесь в ад!…

И она падала на колени, восклицая:

— Бог освободит меня от ярости дурного духа, потому что я сказала истину. Сатана[14], ты преследуешь мою душу! Но ты её не получишь, бандит!

— Не волнуйтесь, мадам Сюзанна, — мягко говорила ей девушка. — Мы будем молиться, прося у Бога спокойствия и смирения. Будьте спокойны! Сила мрака отступает перед божественным светом. Мы бежим в объятия Бога, как дети бегут в объятия своей матери, когда кто-то угрожает им!

Она стала молить бога вслух, а несчастная женщина повторяла слово в слово.

Когда молитва закончилась, Сюзанна казалась более спокойной, она поблагодарила Алкиону детской улыбкой и сказала ей:

— Только твоё сердце понимает мои нужды! Все говорят, что я безумна, что мой разум повреждён! Отец приказывает мне реагировать, но я не могу этого сделать; моя дочь считает, что я жертва галлюцинаций! Но, Алкиона, демон всегда приходит в мою комнату и бросает мне в лицо невыразимые упрёки! Когда ты молишься со мной, он соглашается уйти, но делает знак, что вернётся при первом удобном случае!…

— Успокойтесь, мадам Сюзанна. Думайте о доброте божественного Провидения. Если к нам будут подбираться дурные Духи, мы предложим им мысль глубокого доверия Богу. Попросим у них прощения за то зло, которое, возможно, мы причинили им в иные времена, смиримся, помня, что Иисус, будучи незапятнанным, принял крест, навязанный ему своими палачами.

Больная в ошеломлении слушала эти призывы, а затем ответила:

— Твои советы справедливы… Ты знаешь, что моё состояние держится не только галлюцинациями…

— Да, я знаю, что вы не лжёте.

Слушая её, Сюзанна Давенпорт в состоянии полного расстройства своих умственных способностей бросала одержимые взгляды и опровергала себя, полная жестоких раскаяний:

— Когда я посвятила себя матери, я солгала, но теперь я хочу только истины… И потому что я перестала лгать, Сатана мучает меня.

— Всё это скоро пройдёт! — терпеливо повторяла ей девушка.

— Да, это скоро пройдёт. Это пройдёт, — заключила больная, успокаиваясь.

Затем дочь Мадлен ухаживала за ней, моля, чтобы мать Беатрис могла побыстрее заснуть.

Но домашняя атмосфера оставалась тяжёлой.

Одним вечером в великой скорби Сюзанна обратилась к Алкионе, рыдая в конвульсиях:

— Не отпускай меня в тюрьму! И уже достаточно наказана, моя святая девочка! Не лучше ли, чтобы смерть унесла меня прямо здесь же, как пример для всех? Много людей на Ситэ, которые должны смогут избежать греха, когда узнают, что я умираю в жестоких мучениях, посреди всего, что принадлежало твоей матери.

— Не думайте об этом! — говорила ей благородная собеседница, успокаивая её. — Никто не уведёт вас отсюда. Этот дом ваш, и никто не сможет посягнуть на ваши права.

— Сегодня, — с испуганным взглядом воскликнула безумная, — я видела как отвратительный «булочник»[15]подошёл к моему отцу и прошептал что-то ему на ухо… А позже он с Беатрис решили выдворить меня из дома.

— Мадам, вы останетесь со мной, — прошептала юная Виламиль, чтобы утешить её, — прежде всего, вам не стоит волноваться, Бог никогда не оставит нас.

И действительно, на следующий день, во время обеда, давая понять, что он долго размышлял, Жак сказал им неуверенным тоном:

— Моя дорогая Алкиона, мы с Беатрис зрело поразмыслили насчёт стойкости твоих жертв и лучшего решения для положения нашей больной. Как ты, вероятно, знаешь, у нас есть учреждения в Париже, где больная могла бы подвергнуться лечению, не требуя твоей преданности.

— Значит, вы думаете выдворить её из семейного окружения? — ошеломлённо спросила дочь Мадлен.

— Ведь продолжительные твои бдения разрушают твоё здоровье. Моё же физическое истощение не даёт мне возможности помогать тебе.

— Нет, — твёрдо возразила Алкиона, — я не согласна. — Мадам Сюзанна не должна, не может уйти отсюда. Я привыкла следить за ней, к тому же, бедная женщина там намного больше будет страдать.

— Но там, куда мы хотим поместить её, она бы принимала прекрасное лечение.

— Но это ни в коей мере не гарантирует ей спокойствия или хоть малейшего улучшения, поскольку то,