— Большое вам спасибо, мадам, но у нас есть старая служанка доверия, которая занимается всем по дому. Вы можете быть спокойны, у нас есть всё, что нужно.

Но Сюзанна, желая хоть в какой-то мере быть полезной, взяла немного денег и выложила их в руки гувернантке, пробормотав:

— Тогда возьми эти несколько монет. На случай, если возникнут непредвиденные расходы.

Алкиона взволнованно приняла их и хотела удалиться, но предусмотрительная хозяйка спросила у неё:

— Дай мне свой адрес. Пока ты не ушла, я хочу знать его, чтобы Беатрис могла наведываться к тебе время от времени и приносила нам вести от тебя.

— Наш домик, — объяснила дочь Мадлен, скрывая своё замешательство, — ничем не приметный, но можете быть уверены, что я буду приходить к вам, как только смогу, и если случится что-то важное, я пришлю к вам гонца.

И снова Сюзанна была удивлена уклончивым ответом девушки, но не стала возражать. Вся семья чувствовала себя словно приобщённой к событиям и выражала девушке свои искренние пожелания солидарности и скорейшего выздоровления.

Погружённая в печальные мысли, Алкиона быстро удалилась, чтобы вернуться домой в Сен-Марсель. Она заметила у Сюзанны искреннее желание сближения. Что произошло бы, если бы Давенпорты узнали её адрес? К сожалению, состояние её матери не позволяло ей рассматривать возможность переезда в другую, более отдалённую деревню. Она стала молить Бога о помощи в решении тревожных мыслей, которые стали приходить ей в голову. Она обещала себе всегда возвращаться на остров Ситэ, чтобы избежать того, чтобы вторая жена её отца не наведалась к ним в Сен-Марсель, вызвав тем самым тягостные последствия для всех. По возвращении домой она заметила, что её больной матери не становится лучше. Она делала всё возможное, чтобы рассеять мучившие её мысли, целиком отдавшись медицинским заботам, окутав мать своим любящим вниманием.

Дни проходили в неизменных тревожных ожиданиях. Мадам Виламиль постоянно изводил кашель. Время от времени врач подавал какую-то надежду больной женщине словами утешения, но как только он оказывался наедине с дочерью Мадлен, он грустно качал головой, комментируя её состояние.

Бедная девушка не знала, что делать, видя перед собой всю сложность положения. Каждые три дня она прибегала в Ситэ, где, будучи сама расстроенной, старалась успокоить Давенпортов. На вежливые вопросы Сирила или Сюзанны она отвечала, что больной несколько лучше, она набирается сил, желая этими словами помешать им нанести визит своей матери.

Но ситуация складывалась совсем по-другому. На исходе третьей недели дочь дона Игнация уже выказывала очевидные симптомы близкого конца. Врач уже советовал привести священника. Заливаясь слезами, в сопровождении Робби, который не умел ещё скрывать своей огромной боли, Алкиона попросила помощи у отца Аманса, памятуя об их дружеских отношениях. Мадлен Виламиль исповедовалась и получила церковное благословение и последнее миропомазание. Старый священник Сен-Жака обратил к ней слова веры и утешения, которые благородная женщина слушала со спокойствием.

Но, несмотря на твёрдость религиозных принципов Мадлен, ничто не могло освободить её от муки при мысли о разлуке с дочерью и Робби, с двумя любимыми существами, которые поддерживали её страждущую душу в течение долгих лет ужасных испытаний. Вечером, который последовал за последними религиозными приготовлениями, умирающая, казалось, была в более ясном уме. Её глаза приобрели какое-то другое свечение. Она говорила, что видит внеземные пейзажи, которые служанка принимала за галлюцинации.

Робби тихонько плакал в саду, а Алкиона подошла к её постели и, как обычно она делала по ночам, спросила:

— Мама, хочешь, я почитаю тебе что-нибудь?

Умирающая была вся в поту. И пока дочь вытирала ей лицо, печально ответила:

— Сегодня, дочь моя, я хотела бы, чтобы прочла мне Новый Завет, глава о Страстях Христовых.

Сдерживая свою тягостную боль, девушка взяла книгу и медленно стала читать, видя глубокий интерес своей матери к печальному рассказу отрывка о Христе в Саду Олив.

В эту ночь, как Алкиона ни старалась, она не могла прокомментировать своё чтение. С огромными трудностями она сдерживала слёзы, блестевшие у неё на кончиках век. На вопросительный взгляд ясных глаз умирающей она ответила, обняв мать:

— Мама, сегодня вы выглядите уставшей. Мои слова могли бы потревожить вас… К тому же, я хочу приготовить вам несколько капель успокоительного, чтобы вы могли отдохнуть.

При этих словах умирающая, казалось, смирилась и спросила дочь:

— А где Робби?

Девушка сразу же отправилась за ним. По просьбе своей сестры мальчик вытер слёзы, взял себя в руки, как мог, и подбежал к изголовью своей дорогой приёмной матери. Мадлен протянула ему свою бледную руку, которую он нежно поцеловал; но заметив её крайнее истощение, её заострившийся от страданий нос, её посиневшие ногти и глаза, блестевшие последними ясными искорками, он не смог более сдерживаться и в рыданиях стал на колени. Мадам Виламиль взглядом молила дочь помочь ему и, погладив своей исхудавшей и дрожащей рукой его по голове, она спросила:

— Почему ты плачешь, дитя моё?

Пока Алкиона осторожно пыталась поднять его, Робби, желая облегчить свою боль при виде умирающей больной, которая всегда обращалась с ним с нежностью матери, в слезах сказал ей:

— Что будет со мной, если вы умрёте?

— Ну что ты, Робби! — сказала ему Алкиона, — мама просто больна и устала, ей просто надо поспать!…

Мадлен грустно улыбнулась, выказывая желание утешить его, и с огромным усилием сказала:

— Бог тоже Отец, сын мой, и он никогда не разлучит нас в духе… Смерть уничтожает тело, но душа неуничтожима… Не плачь так, поскольку такое отношение показывает то, что тебе не хватает веры во Всемогущего.

— Я знаю, что вы не забудете меня, — сказал взволнованный мальчик, — и что если однажды я также уйду, вы будете молить небо за меня. Но почему я, высмеиваемый всеми в этом мире, не могу уйти вместо вас? Без вас, мама, как мне вынести все насмешки улицы и ранящие издёвки тех же мальчиков, которые доверены моим заботам в музыке в церкви?

Видя, что Мадлен смотрит на свою дочь, словно желая дать ему понять, что его сестра всегда будет рядом с ним, чтобы заменить её в будущем, Робби жалобным тоном стал сетовать:

— Алкиона весь день работает, у неё не будет времени слушать меня… Луиза же не может понять меня. Если вы уйдёте, дом опустеет, станет одиноким.

Дочь дона Игнация уронила слезу.

— Если Бог призовёт меня, Робби, помни, что я всегда буду здесь в духе. Я с тем же интересом буду следить за твоей работой, за твоим здоровьем, я придам тебе силы, чтобы