— К нашему несчастью, мы потеряли сразу и дядю, и кузину, и хотели бы, чтобы их могила была рядом.

— Это нетрудно сделать, — сказал священник, — но как вы, вероятно, знаете, религиозные власти дали распоряжение на открытие некой зоны кладбища для тех, кто будет участвовать в наших благочестивых делах своими значимыми дарами. И если так, мы можем эффективно отозваться на вашу просьбу, и вам это будет стоить не более пятидесяти франков сверху.

— Мы охотно заплатим, — сразу же заявил племянник дона Игнация.

— А теперь, преподобный отец, я попрошу ещё об одной услуге, — решительно добавила дочь Жака, — мы хотели бы видеть место, где была захоронена Мадлен Виламиль, наша кузина, со вчерашней датой.

Аббат машинально взял журнал и спросил:

— Мадлен Вилар?

— По всей видимости, здесь ошибка, — вмешалась девушка, следя за чтением в жалком журнале. — Её фамилия Виламиль. Молю вас исправить в журнале.

Смотритель изобразил улыбку и сказал:

— Но исправление будет вам стоить пятьдесят дополнительных франков. Не удивляйтесь этому, дети мои, но милосердие Церкви того требует.

— Весьма охотно, — не колеблясь, отозвалась Сюзанна.

Аббат Монтрей исправил фамилию, но Сюзанне этого было мало.

— Теперь, — совершенно естественно сказала она, — мне нужна справка или копия журнала.

Преподобный без труда сделал и это, потребовав ещё несколько десятков франков.

Несмотря на скорбное окружение момента, кузина Сирила не скрывала своей радости. Прежде чем уйти, она выложила в руки удивлённого смотрителя кладбища сто требуемых франков, таким образом, склонившись перед требованиями тарифов.

Могила, предназначенная благородному испанцу, была выбрана рядом с могилой, где должна была бы покоиться его дочь. Так был совершён решающий этап в тягостной судьбе наших героев.

С помощью Пьера и с невероятной энергией Сюзанна участвовала во всех необходимых действиях по захоронению дона Игнация. Затем она приказала слуге ждать её в пункте помощи в нескольких километрах от Парижа и стала помогать Антеро, чтобы Мадлен действительно выздоровела. Для племянника Виламилей эта помощь была весьма ценной, она позволяла ему справиться со своей большой усталостью. Желая завоевать его симпатию, ирландка делала всё, чтобы больная выздоровела; её усилия сопровождались признательной улыбкой Антеро.

В конце недели Мадлен была на пути к полному выздоровлению. Кончина отца принесла ей глубокую печаль, но скоро надежда увидеть мужа придавала ей сил.

Отвечая на её вопросы, Сюзанна говорила, что её отец не мог приехать в Париж, потому что сам заразился, но думает сделать это, как только наберётся сил.

— А что с Сирилом? — спросила она, как только вышла из состояния бреда, — вы получали какие-либо вести в Блуа о его приезде в Америку?

— Пока ничего не получали, — сказала Сюзанна.

И, создавая ткань будущей драмы, добавила:

— Но мои друзья, недавно приехавшие из Ольстера, сообщили нам, что два корабля капитана Клинтона потерпели крушение в открытом океане у американских берегов и до сего дня, к сожалению, нет никаких других подробностей.

Бедная девушка побледнела и сказала:

— Как меня это пугает! Я молю Бога, чтобы с ним ничего плохого не случилось. Вот уже несколько месяцев я прошу Богородицу защитить Сирила.

— Я тоже, — добавила Сюзанна, — уверена, что Бог не забудет нас.

Прошла неделя, в течение которой здоровье Мадлен Виламиль намного улучшилось. И Сюзанна Дюшен Давенпорт вернулась к себе домой, принеся отцу тягостную весть.

Благородный Жак испытал большой шок, узнав, что семейство Виламилей погибло в таких трагических обстоятельствах, он был безутешен. Он ещё видел спокойное смирение Мадлен по поводу кончины доньи Маргариты и с удивлением вспоминал ту манеру, с которой он настаивал, чтобы она сопровождала его в Блуа. Ему казалось, что он ещё слышит повторявшиеся отказы дона Игнация и его непримиримое противостояние этому приглашению. Он заключал из этого, что в тот момент, конечно же, они подчинились неизмеримой божественной Воле. В течение месяца не было ни одного дня, чтобы они не приходили ему в тягостных воспоминаниях. Он действительно был истощён. Ослабленный жестокой болезнью, вдобавок с этой печальной вестью, он, казалось, надолго задерживал своё выздоровление. В его усталых глазах можно было прочесть также его печаль о стольких умерших учениках. В Блуа их скончалось большое количество, даже если эпидемия в провинции была менее ужасной. Наставник также беспокоился о возобновлении уроков. В один прекрасный день дочь подошла к скамье меж огромных парковых деревьев, на которой он отдыхал, и сказала ему трогательные слова:

— Папа, я всё делала, чтобы уменьшить твою печаль и твои страдания.

— Aх, дочь моя, не волнуйся за меня, — воскликнул он тоном высшего смирения, — слёзы, менее всего разрывающие душу, это те, что падают из наших глаз, облегчая сердце.

— Но сегодня, как я заметила, ты более печален, — добавила она, полная любви к нему.

— Ответ Антеро де Овьедо, описавший мне последние часы Мадлен, меня взволновали до глубины души. Бедная малышка, должно быть, сильно страдала перед тем, как отдать Богу душу. Во всяком случае, это письмо зачеркнуло главу моих сомнений, поскольку я ещё питал какие-то надежды в отношении судьбы этой девушки. Теперь же мне остаётся лишь думать, что первый цветок свадьбы Сирила так и не раскрылся.

И пока он вытирал слёзы, Сюзанна добавила:

— Папа, я никогда не чувствовала себя так тревожно во Франции, как теперь. Мне кажется, будто я вижу привидения, угрожающие нам отовсюду своим неумолимым преследованием. Не было ли бы более разумным соединиться с нашими родственниками в Америке? Здесь, в Блуа, разрушительная эпидемия унесла учеников, которые тебя лучше всех понимали. Каролина, похоже, больше не вспоминает о нас, а что касается связей, которые ещё удерживали Сирила в Париже, то от них остались лишь две печальные могилы на кладбище Невинных.

Жак Давенпорт с волнением взглянул на дочь и сказал:

— Ты права.

Посмотрев на огромное и спокойное здание, он, казалось, слушал шуршание листьев, уносимых ветром, и затем сказал:

— Когда уезжал Сирил, мои планы на будущее были другими, но теперь мой старый парк также мёртв. Самый тягостный холод — это холод разочарований и ностальгии. Дочь моя…

Сюзанна не настаивала. Она понимала, что эти слова означали решительные планы на будущее.

Два месяца спустя, отец и дочь совершили паломничество на могилу Мадлен. Они сделали так, чтобы могилы были украшены ценными надгробными камнями. На могиле дона Игнация наставник из Блуа приказал поставить крест; а для обозначения могилы, где предположительно покоится тело той, которую он любил как собственную дочь, он выбрал украшение из красивого образа ангела, держащего в правой руке розовое сердце, пронзённое кинжалом, хоть и сам не знал значения этого красноречивого символа.