Перед домом Виламилей по улице Сент-Онорэ Сюзанна передала вожжи своему спутнику и в лёгком волнении направилась к входной двери. Напрасно она стучала в дверь. Что там произошло? Она безуспешно пыталась открыть герметически закрытую дверь. Не сдаваясь, она сделала несколько шагов в сторону, ища боковой вход в дом, который выходил в сад. В тревоге она изо всех сил стала стучать в ближайшее окно, пока оно не поддалось, открыв, наконец, им проход в дом. При входе везде было пусто, и, несмотря на своё мужество, она испугалась. Она осознавала опасность. Но не прекратила попыток. Сделав несколько шагов, она вошла в комнату, где на кровати лежал труп старого дворянина. Она не смогла сдержать жеста ужаса. Ей казалось, что она вступила в могилу. Затаив дыхание, она прошла в смежную комнату, которую занимала Мадлен. Её глубоко потрясло состояние жены Сирила. Дочь дона Игнация спала обычным сном. Даже если решающая фаза была пройдена, и тягостные явления инкубационного периода смягчились, Мадлен Виламиль была очень подавлена. Она не в состоянии была реагировать на отвратительных мух, которые сидели на её измученном лице. Сюзанна склонилась над соперницей в глубоком потрясении. Где же Антеро де Овьедо? Интуитивно она пришла к выводу, что молодой человек, должно быть, на кладбище Невинных, в поисках могилы для дона Игнация. Скорбь дома была очевидна. Внезапно она почувствовала необходимость разделить свою скорбь с кем-нибудь. Она повернулась к окну и направилась на улицу, желая поговорить с соседями.

— Пьер, — решительно сказала она, — мне надо кое-что разузнать в окрестных домах, последи за лошадьми и за домом. Как только кто-нибудь придёт, немедленно найди меня.

Слуга кивнул утвердительно, и Сюзанна пошла стучать в соседние дома, но все двери были закрыты. Эпидемия распространила страх, изгнав людей из домов, а обитатели Парижа не знали о взаимопомощи мирного тихого местечка Блуа. Девушка, тем не менее, не теряла мужества, идя от двери к двери, она звала, настаивала. Она продолжала это бесполезное занятие, и когда остановилась возле двери дальнего дома, появился запыхавшийся Пьер:

— Поспешите, поскольку какая-то группа из пяти человек, увидев знак на двери, вынесла её и проникла в дом.

Сюзанна подскочила. На общественной дороге стояли закрытые двуколки. В одно мгновение ока она поняла, что ужасные коляски собирали умерших этим утром.

Возмущённая бесцеремонностью, с какой группа помощи действовала, кузина Сирила мужественно вошла в дом.

Двое мускулистых мужчин начинали уже перемещать труп дона Игнация Виламиля, тогда как трое остальных пытались поднять Мадлен с постели.

— Что вы делаете? — резко вскричала она.

Захватчики подпрыгнули, услышав её резкий окрик. Она сразу же остановились и подошли к девушке, словно подчиняясь её приказам. С первого же взгляда Сюзанна поняла, что это пьяные мужланы.

— Мадам, — воскликнул один из них, который казался руководителем группы, — по приказу прево мы помогаем в переноске и похоронах трупов…

— А вы и живых людей хороните в Париже?

На вопрос, заданный резким тоном, ничтожные работники похоронных служб в недоверии переглянулись.

— Но здесь же двое умерших, — робко ответил он.

В этот момент у Сюзанны промелькнула зловещая мысль. А что, если она позволила бы, чтобы её столь ненавистную соперницу увезли, словно труп? Не было бы это практическим способом избавиться от своего врага, так не любимого ею? Мадлен лежала, усиженная мухами, без какой-либо реакции. Её тело, горячее от лихорадки, казалось бесчувственным. И не было бы ни одного свидетеля трагического акта зловещего преступления. Но сама мысль о преступлении отталкивала её.

Ей пришлось энергично побороться с искушением своих низменных инстинктов, и она громким голосом вскричала, словно хотела прогнать извращённого демона, осаждавшего её.

— Назад, хищники! Вы что, не видите, что женщина ещё жива?

Заявление было сделано с такой яростью, что присмиревшие несчастные вздрогнули.

— Мы лишь выполняем приказ, мадам, — в нерешительности осмелился возразить руководитель группы, — но если вы против…

— Вон, на улицу! Вы все… — вскричала возмущённая Сюзанна, — у этого дома есть хозяин. — Отсюда вы ничего не вынесете. А того, кто тронет хоть один предмет, я прикажу заточить в Бастилии.

Услышав о тюрьме и оказавшись лицом к лицу с сопротивлением, которого они не встречали в других домах, поскольку семьи были озабочены любой ценой избавиться от трупов и больных в тяжёлом состоянии, все пятеро работников вернулись на улицу, спокойно продолжая свою мрачную деятельность.

Оставшись одна, дочь Жака поняла, что не должна оставаться пассивной. Мысль, что она могла бы убрать Мадлен со своего пути, теперь неотвязно преследовала её. Если бы дочь дона Игнация умерла, она была бы свободна в завоевании Сирила в Америке. Она бы убедила своего отца уехать в далёкую колонию и попыталась бы заменить свою соперницу рядом с кузеном, которого она не могла забыть. Ощущая огромный страх перед мыслями, которые лезли ей в голову, склоняя её совершить преступление, она сказала себе, что лучше ей найти Антеро, чтобы принять необходимые по ситуации меры. Если молодой человек не сбежал в Париж, он, по всей видимости, сейчас будет на кладбище Невинных. Это было единственное объяснение, которое приходило ей на ум в оправдание его отсутствия в рамках это бесконечной боли. Она должна была его найти. Она могла бы послать Пьера, но слуга его не знал в лицо. И она решила, что сделает это сама.

Она приказала слуге оставаться охранять двери дома Виламилей:

— Никуда отсюда не уходи.

И, описав ему Антеро, как единственного человека, которому разрешено переступать порог этого дома, она села в коляску и бросила лошадь в галоп по направлению кладбища Невинных.

Кузина Сирила не ошибалась. Прямо напротив входа она нашла племянника дона Игнация, который ждал, пока только что прибывший сюда тучный аббат займётся им.

Антеро встретил девушку с явной радостью. Она хотела было поделиться с ним своими задачами и тревогами. Сюзанна рассказала об ужасном утреннем инциденте, и, заметив тревогу молодого человека, сказала ему, что входная дверь теперь под охраной её верного слуги. Антеро рассказывал ей о своих сражениях и печали, пока священник, любезный старичок, с лицом, отмеченным неумолимой оспой, не позвал его, чтобы заполнить форменную декларацию.

Он подошёл.

— Много работы, преподобный отец? — спросила девушка, чтобы снять напряжение скорбной ситуации.

— Aх, да, дочь моя, я здесь вот уже три дня, и никто не может сменить меня. Хорошо ещё, что я уже переболел этой ужасной болезнью, которая так жестоко наказывает всех нас.

Аббат Монтрей открыл временный журнал записей. Сюзанна с любопытством