самым чудовищным во всём этом было то, что некоторых умирающих хоронили прежде, чем они испускали свой последний вздох. В таких плачевных обстоятельствах почти все задачи по общественному порядку передавались людям недостойным, настоящим бандитам без чести и совести. Так, многие дома, принадлежавшие дворянству, были ограблены и выпотрошены. Страх становился законом. В этих условиях преступления совершались во мраке и во всей своей безнаказанности.

На импровизированных кладбищах на равнинах и в ближайших деревнях нередко можно было увидеть умирающих, брошенных в общую яму, откуда слышны были их стоны.

Король отдавал приказы о задействовании честных людей в службах по наведению общественного порядка, но уважаемые труженики не торопились, оставаясь привязанными к здоровью своей семьи. Грубые и пьяные работники имели разрешение захватывать резиденции, отмеченные вещим знаком, для переноски трупов или неизлечимых больных на пункт помощи на улице дю Фур.

В этой огромной волне общих испытаний резиденция Сент-Онорэ была охвачена печалью и пребывала в большой тревоге. Мадлен, едва оправившись от потери матери, была почти равнодушна, будучи не в состоянии реагировать на серьёзность угрожавшей им опасности; а дон Игнаций и Антеро были очень встревожены.

Как большую часть населения, ужасная действительность затронула и семью Виламилей, которая оказалась в окружении многочисленных случаев оспы. После долгих раздумий дядя с племянником решили срочно переехать в предместье Версаля. Бесполезно было оставаться в окрестностях Парижа, болезнь распространялась по всем его закоулкам. И только Версаль мог предложить им определённую безопасность ввиду многочисленных охранников, которые обязывали кортежи уезжавших ехать через Эврэ, чтобы не заражать зону, предназначенную для самых важных особ Двора Франции. Имея обширные связи с высокими сановниками, Антеро постарается получить определённые милости от Двора. Ввиду срочности ситуации, было уже не до сомнений и колебаний.

Племянник дона Игнация уехал получить информацию о многочисленных препятствиях, и после пяти долгих и утомительных дней поисков он, наконец, смог найти решение. Он нашёл скромный домик, где они были бы в безопасности. И тогда он вернулся в Париж, чтобы отвезти туда своих родственников, но его ждал душераздирающий сюрприз, как целый спектр неизбежных горестей.

Накануне заболела одна из верных служанок доньи Маргариты по имени Фабьена. У неё была лихорадка, она выказывала все серьёзные симптомы эпидемии.

Дон Игнаций почувствовал огромное облегчение по возвращении своего племянника, поскольку хотел уже предпринимать необходимые меры.

Напрасно Мадлен молила их спокойно обсудить положение, настаивая даже на том, чтобы без огласки лечить Фабьену. Но дон Игнаций был не согласен с дочерью, а Антеро запротестовал:

— Даже и не думай, Мадлен. Сейчас не время проволочек и снисхождения чистого благородства. Я вызову службу общественного здоровья, чтобы они забрали девушку и отвезли её на пункт помощи, тем более что у нас нет кареты, чтобы выехать в Версаль.

В отчаянии она воскликнула:

— Но эти чиновники бесчувственны и жестоки.

— Что же делать, дочь моя? — отрезал дон Игнаций, стараясь раз и навсегда переубедить её. — Антеро прав. К тому же, хоть эти люди иногда и жестоки, они представляют единственный контингент людей, которым мы располагали, и было бы неразумным пренебречь ими.

— А если бы на её месте оказался кто-нибудь из нас? — внезапно спросила девушка в желании спасти старую служанку своей матери.

И они оба вдруг поняли значение и важность заданного вопроса и в удивлении переглянулись, но дон Игнаций, давая понять, что не одобряет никакой нерешительности в подобных обстоятельствах, решительно приказал племяннику:

— Мы не можем колебаться. Разыщи людей для переноски больной и, по возможности, возвращайся с каретой, которая отвезёт нас в Версаль.

Молодой человек сразу же повиновался. Старый дворянин, оставшись наедине с дочерью, подчёркивая всё величие своих намерений, подчеркнул всю серьёзность ситуации. Мадлен согласилась. Идя от отца в свою комнату, она не ощущала в себе сил, ни права противоречить ему, но не могла сдержать слёзы.

Антеро скоро вернулся. Служба помощи пришлёт своих людей сегодня пополудни. Оставалось найти карету. Слегка перекусив, он снова вышел из дома. Ему нужно было средство передвижения, которое смогло бы перевезти четыре-пять человек, но нигде не мог найти его.

В конце дня он вынужден был вернуться в глубоком разочаровании. Дядя, охваченный страхом, хотел утешить его, высказав мысль, что они могли бы поехать верхом на лошадях. Дон Игнаций, обеспокоенный и напуганный печальными сценами на улицах, был решительно настроен во что бы то ни стало покинуть город. Вначале он даже высказал возможность пойти пешком, но это было бы слишком рискованно. Дороги были полны бездомными больными, с обезображенными лицами, которые протягивали свои ужасные и грязные руки, прося милосердия у ещё здоровых беженцев.

Антеро согласился со вторым предложением. Он приготовит лошадей, чтобы на них покинуть Париж. Едва он закончил приготовления, как прибыла команда помощи, чтобы увезти Фабьену на улицу дю Фур. Первым делом они начертили огромный красный знак на двери. Дон Игнаций почувствовал себя не в своей тарелке перед высокомерием санитаров, затем вспомнил, что они завтра отправятся в Версаль.

— Зачем такая отметина на двери, мы же удаляем единственную больную в этом доме? — спросил Антеро, не скрывая своего раздражения.

— В действительности, — ему ответили, — мы забираем больную, но не знаем, забираем ли отсюда болезнь.

Дон Игнаций с непреодолимым ужасом услышал ответ, предназначенный для Антеро, но предпочёл молчать в надежде, что через несколько часов он будет дышать уже другим воздухом.

Прощание жены Сирила со служанкой было неимоверно трогательным. Та качала её ещё в колыбели, когда Мадлен была совсем маленькой. Отец и кузен помешали Мадлен поцеловать её в последний раз, когда она покидала зал, уносимая грубыми личностями. Но дочь дона Игнация утешала её нежными словами. Чувствительная к такому проявлению любви, Фабьена сделала усилие и сказала ей с большим трудом:

— Не плачь, моя девочка. Если я выздоровлю, я вернусь с улицы дю Фур, чтобы следовать за тобой; а если я умру, я встречу свою хозяйку в вечности.

Юная Мадлен едва сдерживала слёзы, несмотря на почти жёлчные замечания своего отца.

Настала ночь, тягостная и тревожная.

Сразу после выпровождения служанки старый дворянин принялся жаловаться на общее истощение с тяжёлыми ощущениями во всём теле. Несколькими часами позже у него разразилась разрушительная лихорадка инкубационного периода. Мадлен с кузеном оставались у изголовья его постели, жестоко напуганные. Видя боль дочери и тревогу молодого человека, дон Игнаций решительно заявил:

— Сохраняйте спокойствие, дети мои! Подобные симптомы не могут происходить от этой мерзкой болезни. Думаю, что изменения в питании, навязанные обстоятельствами, расстроили мой желудок. Такое состояние совершенно естественно.

Но приглушённые стоны и изменения в лице