— Мадлен, Сирил попросил меня, во время нашей последней встречи в Блуа, принести тебе полторы тысячи франков, мой старый долг к нему. Храни их. В подобных обстоятельствах всегда найдётся возможность потратить их с пользой. И в случае, если тебе понадобится что-нибудь ещё, не забывай, дочь моя, что я рядом, и во всём ты можешь положиться на меня.

Дочь дона Игнация в огромном волнении приняла эти полторы тысячи франков. Утешительная радость переполняла её душу, поскольку теперь она могла удовлетворить маленькие капризы больной со всей деликатностью и нежностью своего сердца.

На следующий день Жак дождался прихода доктора, с которым имел долгий разговор. Эти фиолетовые пятна, появившиеся на коже больной, не могли обмануть его. Врач подтвердил его подозрения, тихо сказав ему, что донья Маргарита проживёт не более недели. Ввиду такого прогноза воспитатель из Блуа отложил своё возвращение, считая, что его присутствие окажется полезным семейству Виламилей.

И действительно, состояние бедной женщины ухудшалось день ото дня, и всё это походило на тягостную и медленную агонию. Она не позволяла своей дочери отойти от себя ни на минуту. Она эмоционально говорила с ней о её будущем и просила её плыть в Америку к мужу, как только будет закрыта крышка её гроба. Она молила об этом же и Антеро, испытывая к нему материнские чувства. Положение дона Игнация также было темой их «присмертных» разговоров. Бедная женщина не знала, как внушить все эти решения Мадлен, слушавшей её в слезах. Старый дворянин с растревоженным сердцем следил за физическими страданиями своей супруги, а племянник старался выражать ей свою огромную нежность, удваивая внимание и жертвы с тем, чтобы удовлетворить её малейшие желания. Жак Давенпорт был здесь же, спокойный, с опущенной головой, ожидая конца этих страданий, который казался уже близким.

В последнюю ночь донье Маргарите стало полегче, её разум прояснился, что всех обрадовало, наполнив семейство искренними надеждами. Слуги и служащие ушли спать пораньше; Мадлен же, храня в голове печальные предзнаменования, оставалась рядом с матерью, которая казалась более спокойной и отдохнувшей.

Оставшись наедине со своей дочерью, донья Маргарита посмотрела на свои фиолетовые ногти, приложила руку к груди, словно проверяя собственное сердце, и тихо сказала:

— Мадлен, это улучшение состояния — первый визит смерти. Не будем обманываться.

— Ну что ты, мама, — пробормотала жена Сирила, поцеловав её с любовью, — не говори так. Сегодня врач ушёл от нас довольный, и папа тоже был доволен!…

Больная внимательно слушала, и в её глазах читалось большое волнение.

— Доктор Дюпон, наверное, оптимист, а я слышу голос, который говорит со мной здесь, в моём сердце. Мои часы сочтены. Я благодарю Бога, что могу оставить этот мир без ощущения ненависти к кому бы то ни было. Я уношу с собой лишь свои справедливые тяготы матери, оставляющей на земле своего ребёнка на милость трудных сражений, но буду молить Иисуса, чтобы ты встретилась с Сирилом в кратчайшие сроки. Я думаю и об Антеро, которого лелеяла как собственного сына. Что касается Игнация, надеюсь, Бог скоро сможет соединить нас навечно!

Её голос становился мрачным, и растревоженная Мадлен тихонько плакала, не в состоянии ответить ей.

— Не плачь, дочь моя. Мы должны смириться перед волей Божьей. Будущее, возможно, приберегает тебе ещё многие сюрпризы. Ты тоже будешь матерью и поймёшь ту гору жертвенности, которую надо преодолеть ради любви к детям; на алтаре сражений и страданий не забывай о своей вере в Отца нашего Всемогущего. Любая женщина, и особенно мать должна понимать ценность отречения, милосердия, прощения. Пути мирские полны недоброжелателей. Везде существуют оскорбляющая неблагодарность и ложный эгоизм. И только вера является истинным щитом измученной и израненной душе. Никогда не теряй веры, дочь моя, несмотря на самые жестокие страдания. Помни о Матери Иисуса в её жертве и противься искушениям.

После долгой паузы она вздохнула и продолжила с явным волнением:

— Бог свидетель, я действительно хотела обрести здоровье и дождаться вместе с тобой плода твоей любви, которого я обнимала бы со всей своей любовью бабушки, но Господь, по всей видимости, решил по-другому.

Услышав такое нежное замечание, Мадлен в слезах пробормотала:

— Небо даст нам эту радость, мама. Ты будешь с нами везде и всегда.

— Этой ночью, — с волнением продолжила донья Маргарита, — мне снилось, будто моя мать приходила за мной. Она появилась в таком виде, в каком была, когда я ещё ребёнком беззаботно играла на берегу Гаронны. Она пришла, полная нежности, взяла меня за руку и, поцеловав, спросила, почему я так долго остаюсь без её любви. Aх, должно быть, есть какой-нибудь уголок, кроме этого, где мы оказываемся вместе с нашими любимыми усопшими. Значит, жизнь более красива и бесконечна, чем мы полагаем. Бог, соединивший нас на дорогах мира, не может разлучить нас навечно.

Её голос стал меланхоличным, она задыхалась. Воспоминание о сновидении, казалось, перенесло её в другие бредовые видения. В её глазах сиял отблеск света иного мира. Дочь следила за преображением её лица с неописуемой нежностью и болью. Она вспоминала её домашние жертвы и материнский героизм, которых мир не знал. У неё в памяти всегда были её нежные и утешительные письма времён её студенчества. Она, познавшая загулы своего отца и трудности, в которых они жили, всегда замечала, что её мать никогда не произносила ни слова хулы или ложной добродетели за всю свою жизнь.

— Мадлен, — продолжала донья Маргарита с тем же волнением, — если Бог даст тебе девочку, дай ей имя Алкионы, в память о моей матери. Не знаю, почему, но я её чувствую рядом с собой, ждущую меня, вероятно, у края могилы. Со вчерашнего дня я озабочена тем, что оставляю тебя без финансовых запасов, которые гарантировали бы тебе некоторое спокойствие, пока ты окончательно не соединишься со своим мужем. Этой ночью я много размышляла об этом, поскольку даже мои старые драгоценности не избежали наших домашних трудностей. Но теперь, дочь моя, я слышу в глубине души голос моей матери, которая внушает мне оставить тебе наше старое деревянное распятие, как свидетеля наших слёз.

И она указала на маленький алтарь, добавив:

— Храни его при себе, потому что нет большего сокровища, чем сердце, соединённое с Христом.

Мадлен тихонько плакала. Донья Маргарита, тем не менее, всё говорила, но сейчас она, казалось, отвечала на призывы невидимого мира. Напрасно дочь старалась отвлечь её внимание к чему-то другому. Её сильно прояснившиеся глаза словно созерцали уже другие горизонты, далеко за пределами четырёх стен мрачной