Преследуя мрачные намерения, познакомившись с одним из самых требовательных кредиторов дона Игнация, он вспомнил о сумме, которую муж Мадлен передал старику, и посоветовал тому придти домой к своему должнику. Не упуская такого случая, несгибаемый мсье Оринкур отправился в квартал Сент-Онорэ, где был принят доном Игнацием и его дочерью.

Без каких-либо преамбул, отбросив любезности, кредитор перешёл к интересовавшей его теме, и всё это в присутствии девушки:

— Как вы знаете, ваш долг, срок на уплату которого истёк несколько месяцев назад, истощил моё терпение.

При этих словах дядя Антеро покраснел, не только потому, что был должен, но и из-за манеры обращения, с которой кредитор говорил с ним перед его собственной дочерью, которую он хотел оградить от финансовых трудностей. Она же следила за разговором с досадой и печалью.

— Я понимаю ваши требования, мсье Оринкур, — отреагировал старый испанец, теряя своё природное доброе расположение духа, — но я пока не в состоянии оплатить свой долг, поскольку всё ещё жду решения Его Величества о регламентации различных платежей.

— Сожалею, — ответил кредитор, — но я заключал соглашение не с сувереном, а с вами. Я бы не дал вам денег при подобных условиях. Я призываю к вашей чести дворянина и не могу принять такого рода аргументов. К тому же, я уже столько времени жду вашего платежа!

Последняя фраза, произнесённая саркастическим тоном, осталась без ответа, поскольку дон Игнаций в смущении напрасно старался найти новые причины для оправдания. Побледнев, признавая тупик, в котором оказался её отец, Мадлен спокойно и достойно спросила:

— О какой сумме идёт речь?

— Восемь тысяч франков, — ответил посетитель.

Девушка, видя, что сможет поддержать затронутое достоинство, с облегчением добавила:

— Отец мой, вам лучше было бы оплатить эту сумму сегодня же.

— Но… — пробормотал в нерешительности дон Игнаций, раздумывая, принять ли ему предложение дочери.

— Нам с Сирилом, — любезно сказала Мадлен, — будет приятно помочь вам.

Дон Игнаций, который в своём добром настроении всегда находил, чем отшутиться от самых неизбежных ситуаций, не знал, как скрыть свою отцовскую неловкость, но перед лицом решения своей дочери и, видя жадный взгляд своего кредитора, направился в другую комнату. Раздосадованный, с трясущимися руками, он выложил требуемую сумму в обмен на расписку, бросив на дочь взгляд, полный признательности.

Через четыре месяца после отъезда Сирила ситуация в семье оставалась одной из самых напряжённых. Необходимые каждодневные расходы на аренду старого помещения, оплату слуги и двух служащих, на оплату лечения больной и на другие домашние дела всё увеличивались. Несмотря на помощь Антеро, перспективы оставались далеко не радужными. Здоровье доньи Маргариты ухудшалось, налагая на дочь большую печаль и тягостные предчувствия.

Однажды, обсуждая трудности семейного очага, донья Маргарита вспомнила о своих двух старых подругах детства, получивших при замужестве очень приличное приданое. Одной из них была мадам Жозефина Фуркруа де Фальгиер, а другой — мадам Александрина де Сен-Медар, обе родом из Тулузы, которые, по её мнению, будут готовы помочь ей, одолжив несколько сотен франков. При этой мысли измождённая больная воспряла надеждой. Она была уверена, что они ответят на её зов помощью в таких тревожных обстоятельствах со своей обычной скромностью. Мадлен слушала соображения матери, которая попросила её срочно контактировать с ними от её имени. Жена Сирила в глубине души сопротивлялась этой просьбе; но как противостоять настояниям больной, которая столько нежности и любви отдала ей? Донья Маргарита не хотела тревожить своего племянника по пустякам и была убеждена, что добьётся своей цели. Мадлен, со своей стороны, не могла пренебречь такой трогательной просьбой.

И в один прекрасный день она отправилась на улицу Ноннэн Дьер и остановилась у Аббатства Селестинов, где по соседству была аристократическая резиденция мадам Фальгиер, которая приняла её с определённой надменностью из-за её скромного одеяния. В опасениях и в смирении, она изложила причину своего визит, но, несмотря на всю искренность своих слов, ей не удалось растрогать хозяйку дома, которая высокомерно ответила ей:

— Сожалею, что не могу ответить на вашу просьбу, но должна сказать, что я была едва знакома с вашей матерью в прошлом, мы никогда не были близкими подругами, что могло бы оправдать подобное обращение к моему мужу в вашу пользу.

— Да-да, я понимаю… — пробормотала Мадлен, готовая расплакаться.

— Скажите Маргарите, — сухо продолжала пожилая дама, — чтобы она смирилась со своим положением. Что же касается меня, надо, чтобы она знала, что если мне и повезло со счастливым браком, моя жизнь всё же полна осложнений; и если бедные страдают от нужды, то богатые ещё больше страдают от своих обязательств.

И с неумолимым и строгим взглядом, обращённым к униженной посетительнице, она добавила:

— К тому же, вы молоды, и вам будет не трудно найти работу. Что вы хотите, моя милочка? Это капризы случая. Есть достаточно благородных домов, которым нужны гувернантки.

Девушка покраснела. Она не смогла бы сказать, исходило ли волнение, ощущаемое ею, от затронутого достоинства или от чрезвычайного стыда, наполнявшего её сердце. Она хотела бы бросить ей в лицо всё отвращение, которое она испытывала к ней, но ограничилась словами:

— Во всяком случае, мадам, мы с матерью благодарны вам. Да позволит Бог вам никогда не испытать нашего состояния.

Мадам Фальгиер изобразила на лице невыразимую улыбку, и Мадлен вышла, охваченная отвращением, на грани отчаяния. Посреди улицы она вытерла слёзы и спрашивала себя, должна ли она идти к мадам де Сен-Медар, принимая во внимание провал её первой попытки. Она так хотела избежать новых унижений, но вспомнила слёзы своей больной матери, когда она говорила о былом времени, отмеченном радостью, которую она переживала вместе со своими любимыми подругами детства в Тулузе. Донья Маргарита так доверяла их искренней любви, что жена Сирила подумала, что было бы ошибкой не пойти до конца. Погружённая в свои мысли, она заключила, что должна сделать всё ради любви к своей матери. К тому же, возможно, что её другая подруга будет более любезной и разумной. Питая подобные надежды, она направилась к другому элегантному дому в окрестностях. О её визите объявили слуги, и в роскошной приёмной её встретила старая дама, своими манерами казавшаяся ещё более грубой и протокольной, чем первая. Только тогда дочь дона Игнация ощутила, что её опыт знакомства будет ещё более тягостным.

Со своей природной мягкостью она изложила даме причины своего визита, но мадам де Сен-Медар, странно оглядев её,