за выполнение своей задачи. Они организовали работу. Земля была неплодородной, но воды было достаточно. Труд и удобрения сделают остальное. Это предприятие придало Мадлен Виламиль новых сил. Она ходила с трудом, но сильное желание решать свои домашние проблемы удваивали её энергию. Отважная супруга Сирила могла бы попросить помощи у своих соседей, у которых было много слуг, но не хотела беспокоить их и предпочитала посвящать себя своей задаче. Эта деятельность требовала от неё многих и мучительных усилий. Иногда её боли в ногах были такими сильными, что она должна была прерываться на какое-то время, чтобы передохнуть; однако, с помощью своей верной служанки она готовила и раскладывала навоз на огород или освобождала фруктовые деревья от облепивших их паразитов. Ей не хватало семян и саженцев, но Долорес, с её весёлым нравом и способностью к общению, пообещала попросить их у одного из слуг дома по соседству, как только представится такая возможность. Среди загорелых молодых людей, трудившихся на ближайшем поле, Долорес недавно заприметила одного, который всегда внимательно смотрел на неё. В подходящий момент она завязала беседу с симпатичным незнакомцем у ограды, разделявшей их имения. Это был наполовину вольноотпущенник семьи Эстигаррибия, руководивший своими спутниками по работе. Они не были рабами в буквальном смысле слова, хоть и родились от родителей, узников португальских колоний. Дон Диего и его сын дон Альфонс, извлекали большую прибыль от торговли свободными людьми и отбирали лучших работников на свою крупную сельскую плантацию в Старой Кастильи.

Жан-де-Дье, слуга, рассказывавший Долорес о своих трудностях по соседству, разглядывал служанку Мадлен с выражением огромной радости и доброты во взгляде. Он утвердительно ответил на её просьбу и пообещал принести семена и саженцы. И каждое воскресенье, располагая одним выходным днём, после посещения богослужения он предлагал себя в помощь один раз в неделю в возделывании огорода, который хотели создать девушки.

С согласия дочери дона Игнация, которая сразу же заметила его качества, слуга семейства Эстигаррибия стал посещать их дом по воскресеньям, таким образом помогая в работах по саду.

Часами Жан-де-Дье рассказывал девушкам о страданиях пленных в далёких колониях. Они едва сдерживали своё удивление. Им казалось невероятным, что где-то могут существовать города в мире, где детей разлучают с их любящими родителями и продают подлым и низким людям. Молодой человек рассказывал ими о жестоких сценах с позорными столбами, о плетях, которые ранили нежную кожу, о тяжёлых цепях на ногах тех, кто пытался бежать. Эти рассказы были в каком-то смысле скудным утешением для жены Сирила. Она говорила себе, что есть земли, где существа страдают больше, чем она. По всей очевидности, Жан рассказывал о своём личном состоянии. На самом деле, он был не совсем узником на сельской плантации, ему достаточно было вести себя и действовать как рабы семьи Эстигаррибия, если он не хотел вернуться в колонию, чтобы быть там закованным в железо. Жаловаться не имело смысла, поскольку дон Диего был братом очень могущественного епископа. Он постарался завоевать его симпатию и, таким образом, научился читать и считать, выполняя функции управляющего.

Для Мадлен эти доверительные беседы всегда были определённым утешением. И она с благосклонностью замечала растущую взаимную любовь этой молодой пары.

И вот через три месяца своих авантюр в Мадриде в порочной компании Фредерика Изазы Антеро вернулся полностью изменившимся в своих привычках и отношениях к людям. Он говорил только о преимуществах лёгкого заработка и описывал свои великие планы приобретения угольных шахт в Потози. Его сильно удивили крупные преобразования их скромного сельского хозяйства. Каждый угол выделялся чем-то необычным. Здесь была вода, питавшая почву; там появился квадрат земли с высаженными овощами; в другом месте деревья казались более зелёными и крепкими. Оскудевшая земля обрабатывалась чудесными трудолюбивыми руками. Мадлен же в его глазах казалась ещё более прекрасной, хоть на её лице витала всегда тонкая завеса неизмеримой печали. Её здоровье улучшилось. Она могла теперь оставаться на ногах более часа без необходимости отдохнуть. Она посвящала себя дому и своей дочери с героической преданностью. Антеро де Овьедо, глядя на неё, ощутил, как вновь возникает в нём страсть, мучившая его с самого детства.

Через два дня после его прибытия, желая поддержать определённую близость со своей кузиной, он принялся подробно рассказывать ей о первоначальном успехе своих сделок в Мадриде.

Пока разговор имел дружескую окраску, Мадлен не принимала оборонные меры и любезно отвечала ему; но в какой-то момент молодой человек посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Чувствую, что не могу больше скрывать своих истинных чувств. Я думаю, что могу теперь сказать тебе о своей огромной любви к тебе.

Опустилась ночь, укутав тёмным покрывалом окружающий пейзаж.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила кузина, догадываясь о его намерениях.

— Я предлагаю тебе свою руку, чтобы вместе идти по жизни. Мы будем счастливы, можешь мне поверить. Скоро я смогу укрепить своё состояние. Мои теперешние дела позволяют мне надеяться на баснословные доходы. Мы построим дом, полный счастья. Прошлое не в счёт, все горести пережиты. Я понимаю, что дыхание бедствий разрушило твои девичьи мечты; но знай, что не одна ты страдала. Я молча следовал за тобой, с первых проблесков нашей юности. И когда появился этот выскочка Давенпорт, я тогда понял всю ненависть, отравлявшую мою душу. Теперь дорога к нашему счастью, наконец, свободна.

Она слушала его, не в силах скрыть своего глубокого изумления, сжимавшего ей сердце. После минуты раздумий она деликатно и решительно ответила:

— Твоя исповедь взволновала меня, но такая действительность невозможна, поскольку истинная любовь выше любой случайности. Мой выбор сделан и остаётся единственным и неизменным.

Молодой человек, выказывая раздражение невольными жестами, стал настаивать:

— Ты что, не думаешь освободиться от своего вдовства? Разве не безумие — посвятить оставшуюся жизнь трауру и воспоминаниям об усопшем?

— Для меня, — с глубоким спокойствием ответила она, — вдовство означает безутешную боль и несвободное сердце.

Молодой испанец закусил губу и разочарованно воскликнул:

— Это невероятно, ты столь бессмысленно жертвуешь собой ради мужчины, который окунулся в рискованную авантюру почти сразу же после медового месяца.

— Но Сирил лишь подчинился неизбежным обстоятельствам.

— Я так не думаю.

— Но ты не можешь отрицать огромной разницы преимуществ, существующих между двором Версаля и Сорбонной.

— Но, в конце концов, — старался объяснить племянник дона Игнация, — речь идёт не о разнице французских зарплат, а, скорее, об оценке преданности и любви.

— В этом случае ты забываешь, — сказала ему так называемая вдова, — что любящие родители Сирила были в нищете, не говоря уже о его более