— И ты думаешь, что они уже выдвинули обвинения против Антеро? — в тревоге спросила дочь дона Игнация.

Жан-де-Дье обратился к двери, словно для того, чтобы удостовериться, что они одни, и тихим голосом ответил:

— Я уже слышал кое-что в этом смысле. Как-то ночью дон Альфонс обсуждал со своим отцом меры, принятые в Мадриде, и говорил, что святым отцам с миссией по далёким землям даны гарантии церковной власти, чтобы беспощадно наказать братьев Изаза и их сотрудников за то, что посылали невинных детей в прибрежные деревни, и что кредиторы дона Антеро будут все одновременно требовать оплаты своих долгов.

Изумлённая Мадлен сказала:

— Неужели такое возможно, чтобы люди были способны красть невинных детей?

— В колониях, — объяснил слуга, — можете быть уверены, существуют такие жестокие люди; но в данном случае, возможно, что это обвинение исходит именно отсюда, от семьи Эстигаррибия. Я слышал, как дон Диего, когда ещё был молодым, приказал арестовать своего собственного отца.

Мадлен Виламиль взяла на заметку эти печальные новости и сменила тему разговора.

В последовавшие дни она хотела бы поговорить со своим кузеном, чтобы он постарался спасти свою репутацию честного человека, но признавая невозможность сделать это, она, в конце концов, стала молиться, упоминая его перед Богом в своих постоянных призывах.

Она сама постепенно привыкла к суровому режиму прямого контакта с природой. Её лицо, однако, выдавало большую слабость. Она делила свои часы между домашней работой и культом своей веры. Она вспоминала, что её первым проектом, когда она вернулась из Испании, было уехать в Америку в поисках точной причины смерти её мужа. Отношение её кузена к этому отложило осуществление этой цели, но, тем не менее, она не отказалась от него. Фактом оставалось то, что она ещё была больна ногами, что мешало ей свободно двигаться, но она ожидала от Всемогущего своего исцеления, чтобы попробовать прожить великое приключение в компании своей дочери, как только Долорес выйдет замуж. Никогда она не могла так радоваться жизни, как во времена своей далёкой юности, но её крохотная дочурка была для неё божественным утешением.

Алкиона уже в возрасте четырёх лет была обаятельным существом. Сидя, поддерживая лицо руками, «как взрослая», она долгие часы оставалась возле матери и слушала её краткие поучительные истории. Мадлен взволнованно пересказывала ей легенды своего собственного детства, которые хранила в памяти. Малышка любила сказки об очарованных принцах или духах, сокрытых в лесах; а когда она слышала имя Иисуса, её взгляд зажигался, и она спрашивала себя, почему люди придумали крест для Спасителя, которого Бог послал на землю.

Иногда, как единственный ребёнок, она внезапно оставляла свои незамысловатые игрушки и допытывалась у матери, что делал Иисус. И видя материнские колебания, она сама давала тысячи объяснений вместе с наивными и чистыми рассуждениями. Если было холодно, она говорила, что Христос помогает паломникам, у которых нет крыши над головой, в а дни. Когда было слишком жарко, она полагала, что божественные руки ласкают задыхающихся птиц.

Всё это приводило Мадлен в изумление. Подобные возвышенные идеи были всегда спонтанны в устах ребёнка.

Мать учила её быть признательной всем, ценить растения огорода и быть великодушной к фруктовым деревьям. Она часто просила её помочь Долорес, особенно когда оказывалось большое количество фруктов и овощей, предназначенных на продажу на рынке в соседнем городе. Алкиона была любезна со служанкой и носила её маленькую корзинку, убеждённая в том, что активно помогает домашним делам. И когда Долорес уставала под жарким солнцем, она смягчала её усталость, обнимая и целуя её, поскольку мать всегда говорила ей, что любовь — это единственное лекарство, которое может облегчить страждущие сердца. Служанка была чувствительна к таким выражениям тёплых чувств и иногда, только лишь для того, чтобы получить ласки от девочки, она говорила, что устала, когда переходила через ворота Сен-Венсан, которыми заканчивалась самая тяжкая часть её работы. Алкиона брала её руки в свои и с любовью целовала их.

Для Мадлен и её двух единственных близких друзей малышка стала источником невыразимой радости.

Время от времени она делала тонкие замечания, побуждавшие к глубоким размышлениям.

Однажды, когда жара была почти невыносима, и все страстно желали дождя, Алкиона, разделявшая всеобщее беспокойство, подстрекаемая Долорес, стала молиться, как учила её мать, прося Бога не забывать о высохших растениях. Сумерки принесли тяжёлые тучи, и ребёнок каждые две минуты подбегал к двери и смотрел на небо, словно в уверенном ожидании чего-то. И ночью разразился ливень. Когда закончился шквал ветра, Мадлен открыла окно, желая вдохнуть свежесть ночи. Малышка, живым взглядом следившая за её движениями, попросила её оставаться сидеть на старом стуле, чтобы созерцать небосвод, где появились сверкающие звёзды. Подышав чистым воздухом, наполнившим атмосферу, направив взгляд к небу, она воскликнула с детской торжественностью:

— Большое спасибо.

— С кем говоришь ты, дочь моя? Ты увидела кого-то на дороге? — с любопытством спросила Мадлен.

— Я говорю с Богом, мамочка. Разве вы не говорили мне быть признательной? Разве мы не просили воды у неба?

Мать не могла скрыть своего восхищения, глядя на её выражение искреннего доверия в божественное провидение.

Алкиона оставалась какое-то время неподвижно, в очаровательной задумчивой позе, со взором маленьких пытливых сверкающих глаз, устремлённых во мрак ночи. Словно возвращаясь из океана размышлений, она вдруг спросила:

— Мама, а где работает дождь?

— В сердце земли, доченька. Вода, что спускается с вершин, питает корни деревьев, омывает пути, по которым мы идём, обновляет источники, чтобы мы не ощущали жажды, и куда бы мы ни шли, сеет и поддерживает жизнь.

— А когда идёт дождь в наших глазах? — с искренним вниманием спросила она.

— Что ты хочешь сказать этим Алкиона? — в изумлении спросила Мадлен.

— Потому что, матушка, иногда, когда наступает вечер, ваши глаза полны дождя.

Бедная мать поняла намёк и взволнованно объяснила:

— Aх, да, доченька, это дождь слёз, он также спускается с небес, чтобы питать и очищать наши сердца.

Малышка, задумавшись над ответом, снова посмотрела на омытые дождём листья деревьев и спросила:

— Матушка, а когда пойдёт дождь в моих глазах?

— Не думай об этом, девочка моя!

И Мадлен Виламиль постаралась отвлечь её внимание.

В другой раз, когда Долорес работала в саду вместе с Алкионой, которая копала землю своей крохотной лопаткой, вдруг появился «Волк» — большая собака дона Диего — которая постоянно мешала работам девушки.

Долорес взяла длинную палку и стала бить ей собаку, которая напрасно старалась убежать.