Антеро хотел жестом выразить своё несогласие, но дворянин продолжил:

— Я не позволю мне перечить. Как! Неужели ты не знаешь, что здесь, во Франции, именно женщины выбирают министров?

Донья Маргарита, желая сменить тему разговора, чтобы избежать более шокирующих замечаний со стороны мужа, решилась сказать:

— Я полагаю, Игнаций, ты должен туда пойти. Даже если ты не согласен с тем, что тебе положено, этот визит, возможно, даст тебе возможность соглашения с королевой.

— Мне? — с пылом воскликнул он, — что же мне может дать несчастная инфанта, которая сама нуждается во многом? Я мог бы посетить дочь моего суверена, чтобы поплакать над её несчастьями, но никогда с намерением просить у неё чего бы то ни было.

— Тем не менее, может, стоит попробовать, — робко воскликнул Сирил Давенпорт, не желая показаться чуждым в семейных рассуждениях.

Лицо дона Игнация стало более решительным, и он отрезал:

— Знаете ли, я человек старой закалки.

Молодой человек, поняв его нерушимое сопротивление, опустил глаза и умолк.

Встреча подходила к концу, все выказывали примирительное отношение к прямолинейности старого дворянина, которую ничто не могло поколебать.

При расставании, заметив нежность взглядов и любящих жестов своей кузины в отношении молодого Сирила, Антеро почувствовал, как в нём поднимается ревность, навсегда отравляя его сердце.

Прошли две недели в ритме повседневных визитов Давенпорта, непримиримых идей дона Игнация, к великому замешательству племянника семейства Виламиль, который каждые три дня из Парижа в Версаль.

Парочка влюблённых продолжала ткать золотые нити своих мечтаний о счастье, пока Антеро ловко скрывал глубокую злобу, разрывавшую ему разум. Глубоко тронутый за живое, он всё же учтиво обращался с Сирилом. В глубине души он ненавидел своего соперника, который постепенно уничтожал все его надежды; но он искал его доверия, намеренно вынашивая своевременную тонкую и ужасную месть. Сам же Сирил был удивлён. Дружба, которую Антеро де Овьедо, казалось, выказывал ему, была ещё одним препятствием, которое он преодолел. Уверенность, что у спутника детства Мадлен искренние намерения, была для него источником спокойствия. И поэтому он был совершенно доволен. Он полной грудью дышал воздухом Парижа в своём новом состоянии духа, жизнь, казалось, улыбалась ему. Он с тревогой ждал вечера и компании своей молодой возлюбленной, и они в возвышенных клятвах выражали друг другу свою взаимную любовь.

Вплоть до дня, когда Мадлен озаботилась отношением семьи Давенпорт и настояла на том, чтобы молодой человек информировал своих родителей в Белфасте об их брачных планах. Сирил пообещал написать им, но сказал, что раньше, чем говорить об этом с родителями, он послушает своего дядю Жака в Блуа, к которому питал очень тёплые чувства. Мадмуазель Виламиль со всей свойственной ей решимостью хотела действовать согласно обычаям, что не имело большого значения для Сирила, потому что, даже если он не получит согласия своей семьи, они всё равно поженятся. Но поскольку девушка настаивала на этом во время их интимных разговоров, Давенпорт направился в Блуа, чтобы просить совета у своего дядюшки перед тем, как идти дальше.

На протяжении всего путешествия Сирил предавался мечтаниям. Вот уже несколько дней, как в Блуа вернулась Сюзанна, а молодой человек всё ещё помнил её взгляд, когда они расставались. Её выражение лица выдавало смесь холодности и боли, горечи и жестокости. Почему? Он не знал силы её намерений и напрасно старался понять причину её раздражения. Много раз он пытался сблизить её с Мадлен, приглашая её сопровождать его в привычных визитах в квартал Сент-Онорэ. Его кузина всегда сухо отказывалась, что глубоко ранило его. К тому же, она похудела и стала раздражительной. Никогда больше она не делала никаких усилий, чтобы повидаться с Мадлен, пусть даже из простого приличия. Эти размышления привели его к тому, чтобы серьёзно задуматься об отношении своей кузины, он вспоминал даже, как слышал, как она в детстве упоминала возможность выйти за него замуж. Всё это теперь приходило ему на память, как детали далёких отцовских планов, и он ощутил сочувствие к своей спутнице детства. Он хотел побыстрее избавиться от подобных мыслей. В конце концов, желания его кузины были всего лишь порывами юности. Она найдёт новую любовь. У неё прекрасное приданое, и ей будет нетрудно встретить хорошего суженого, удовлетворял бы всем её капризам молодой женщины. И если будет возможно, он поговорит с ним лично, чтобы удостовериться в его дружбе.

Стараясь сконцентрироваться на своих насущных намерениях, Сирил ехал улицами старого города, озабоченный теперь тем, чтобы броситься в объятия своего верного друга и поведать ему о своих самых интимных надеждах.

Профессор Жак Дюшен Давенпорт жил посреди большого парка, который приобрёл для своей школы, и который предназначался для воспитания детей обоих полов, до того, как они поступали в монастырь. Вот уже несколько лет, как любезный друг его детства овдовел и теперь жил среди этих молодых ребят, вместе с двумя преданными ему преподавателями, вдали от остального мира. Он не был, строго говоря, таким уж пожилым, но в его шевелюре уже проглядывали седые волосы, и на лице появились морщины, хотя ему едва исполнилось шестьдесят лет. Он редко оставлял свою трость, придававшую ему вид патриарха, в сравнении с детьми, которые обожали его, словно отца. Несмотря на испытания жизни, его глаза были живыми и любящими и оставляли впечатление, что в его груди трепещет сердце большого ребёнка, всё понимающего и доброжелательного.

Семейства в Блуа находили в нём солидную поддержку всем проблемам детства. «Учитель» Жак был очень важным авторитетом во всех социальных классах. Дворяне ценили его за глубокое понимание практических вещей, а бедные и страждущие — за доброту и его великую защитную благотворительность. Католические священники уважали в нём его ценные качества помощника, а протестанты восхищались его уважением к верованиям и мнениям других людей. В своём маленьком мирке верных друзей и любимых детей Жак Дюшен Давенпорт чувствовал себя уютно и почти счастливо.

Бал почти ночь, когда Сирил постучал в дверь, увитую плющом. Столетние радушные деревья большого сада придавали пейзажу райский, где дул мирный лёгкий ветерок. Этой ночью постройка более походила на дом отдыха.

Сюзанна, открывшая дверь, не скрывала своего удивления при неожиданном приходе своего кузена. Однако, не теряя своего деланного спокойствия, она почти холодно приветствовала его, проведя внутрь, явно воздерживаясь от выражения тёплых чувств, с которыми встречала его раньше.

Жак, напротив, долго обнимал своего племянника, переполненный радостью. Старый воспитатель почти оторвал Сирила от земли в своих объятиях, словно встретил своего любимого ребёнка.

— Как долго ты собирался навестить меня, дитя моё! Вот уже несколько