Не его он будет заставлять платить по долгам, а других кредиторов, которые, он был в этом убеждён, захотели бы возместить свои издержки. Таким образом, как только он посчитает момент подходящим, он компенсирует себя не уважаемыми обязательствами. Что же касается дерзкого Давенпорта, то рано или поздно, он испытает всю тяжесть своего жестокого наказания. Жизнь полна сюрпризов. Он останется рядом со своей кузиной как неустанный часовой. Любовь, которую он питал к ней, не позволяла возможных замещений. Он будет продолжать любить её в течение всей жизни. Он не мог подумать. Что другая женщина может занять её место в его сердце. Кто знает будущее? Мадлен могла бы и не выйти замуж, и в противном случае, возможно, возникнет супружеское разочарование, или в один прекрасный день она станет вдовой. Если бы это случилось, он всегда бы был возле неё, готовый ответить на первый её зов.

После домашнего спора он ловко стал скрывать отвратительную злобу, охватившую его разум, и он, казалось, смирился с ходом событий.

Сирил и Мадлен были далеки от мыслей, что её кузен занялся низкими происками, он же выражал свою любовь неопределёнными любезными улыбками.

Спокойно, в ритме любовных планов, которые готовила пожилая супружеская чета, проходили недели.

Сюзанна, в свою очередь, принимая в расчёт отцовское влияние, скрывала смертельную ненависть, отравлявшую её сердце, и во время церемоний, посвящённых замужеству Каролины, проходивших в мирном городке Блуа, она с удивительным проворством и лицемерием постаралась сблизиться с Мадлен. На балу она показывала свои неуёмные фантазии, успокаивая отца, выказывая ему своё чрезвычайное удовольствие и выставляя напоказ нежное отношение к обручённым, приехавшим из Парижа.

Казалось, всё способствовало счастью молодых людей, всё дышало удовольствием и надеждой.

Длинное письмо от родителей Сирила поведало о их согласии на брак молодых людей, их убедили успокоительные замечания Жака. Они слали своему сыну и их будущей невестке свои пожелания счастья и мира и сожалели, что не могут приехать во Францию, чтобы обнять их по такому прекрасному случаю. После этого письма Мадлен почувствовала себя более спокойно, забыв о своих недавних тревогах.

Молодой Давенпорт, с согласия своих будущих родственников, не имея ещё жизненного опыта, с радостью согласился на предложение жить всем вместе. Дон Игнаций Виламиль первым заговорил об этом, сославшись на болезнь жены и свою глубокую привязанность к дочери. Девушка была поддержкой в доме и моральным утешением их старости. Единственная дочь, для любящих родителей Мадлен была центром их любви. Донья Маргарита всегда болела, а он уже давно не чувствовал себя таким подавленным. Отсутствие дочери ввергло бы семейный очаг в непоправимую печаль. Одобряя этот брак, они думали не о её отъезде из дома, а, скорее, об обретении ещё одного сына, каким стал бы для них зять, который разделит наследство их святых надежд. Не был забыт не только любящий характер, подобное решение сэкономило бы супругам многотрудный ремонт дома, со всеми условностями, обретёнными в совместном проживании. Дон Игнаций думал об экономических преимуществах, которые предлагала подобная ситуация, придавая своим словам силу своих внутренних убеждений. Сирил слушал его со всем вниманием, разволновавшись от его просьбы, и, понимая трудности материального плана, старался смягчить трудности, представленные семьёй невесты.

Так, в атмосфере глубокой любви и простоты, осуществился брак Мадлен с молодым ирландцем, в скромной церкви Святой Женевьевы в Париже[6].

Каролина с мужем, переехавшие в отдалённую деревню на севере Франции, отсутствовали на церемонии из-за свирепствовавшего у них сильного холода. Что касается Сюзанны, то она умышленно несколькими днями раньше уехала в Ирландию в компании со своей подругой, уроженкой Алансона. Но благородный Жак приехал в карете из Блуа, чтобы присутствовать на скромной церемонии, привезя для дорогих молодожёнов свои нежные воспоминания о старом парке.

За исключением трёх подруг, преданных молодой девушке, включая Сесиль и Колетту, на торжествах присутствовал дядя из Блуа, родители невесты и Антеро де Овьедо, который с трудом скрывал ненависть, сжигавшую ему душу.

В этот важный для них момент Сирил и Мадлен, не зная, что на земле существует извращённость, далёкие от мирской дани, соединились в своей огромной любви перед алтарём покровительницы Парижа. В возвышенном восторге они приняли благословение священника во имя Божье. Их взгляды пересеклись, выражая пожелания этого нежного союза, и словно проходя в ворота рая меж посольствами, омывавшими их мягкими вибрациями любви, молодая чета, трепеща от радости, подумала, что, наконец, нашла гнёздышко вечного счастья.

III

На пути к Америке

Приезд Сюзанны в сельское поместье Давенпортов в Белфасте в начале декабря был отмечен важными событиями в лоне этой ирландской семьи.

Самуэль со своей женой Констанцией встретил племянницу с небывалой радостью.

А девушка не могла скрыть своего удивления от видимых изменений, произошедших со времени её последнего отъезда. Поместье находилось в настоящем упадке. Убранство дома утратило свою былую красоту. Поведение Самуэля выдавало его глубокое уныние, а его жена, с усталыми глазами, замкнулась в терпении, безмолвно вынося вихрь мучений, обрушившийся на них. Вильгельм, Патриция, Жак, Шарль, Доротея и Элен, шесть молодых сестёр и братьев Сирила, были бледны и истощены.

Сюзанна поняла тогда, что на это семейство, долгое время страдавшее от религиозных преследований, обрушилось несчастье. Однако, она попыталась скрыть своё разочарование и провела свой первый день в семье в воспоминаниях детства, принося тем самым бедной Констанции нежное утешение.

После скромного ужина Сюзанна устроилась на большой веранде, которая выходила на эту обедневшую землю, которая уже не отвечала их нуждам. Она хотела знать, что они собираются делать перед лицом той тяжкой ситуации, которую они переживали.

— К несчастью, — заявил Самуэль, выражая глубокое уныние, — нам нечего больше ждать от земли, которая видела наше рождение. За жестокими действиями, начатыми здесь посланниками Кромвеля, последовали преступные амбиции Лоуренса Моррисона, укравшего у нас последние надежды своим отсутствием религиозной гибкости.

— Это ужасно, — взволнованно сказала девушка, — у меня такое ощущение, что вы живёте в полнейшем забытьи. Думаю, Сирил не в курсе тех бед, в которых вы оказались.

— Это так! — смиренно сказала Констанция, — но у нашего сына свои идеалы, и нам кажется неправильным из чистого эгоизма лишать его надежд и работы в Париже.

— Но это никакой не эгоизм, — возразила девушка. — Откровенно говоря, я не думала, что застану вас в такой нищете. И подумать только, что Сирил женится, ничего не зная обо всём этом!

— Было бы неразумным противиться ему в этом, дочь моя, — вмешался Самуэль. — Письмо Жака в отношении его брака ясно давало понять уверенность