правую руку к груди, желая облегчить своё глубокое страдание, после услышанных тревожных откровений дочери, и направился к своей тихой комнате, не в силах объяснить печальное предчувствие, сжимавшее ему сердце.

На следующий день Сирил, вернувшись в Париж, пребывал в приподнятом состоянии духа. И поскольку его дядя так хорошо проинструктировал его, ему не оставалось ничего другого, как осуществить его советы. Разделив с Мадлен окрылявшую его радость, он написал очень официальное письмо дону Игнацию и его жене, где изложил свои намерения.

Эта новость стала сенсацией в резиденции Сент-Онорэ. Родители Мадлен не ожидали такого сюрприза. Они осторожно посоветовались с дочерью, стараясь выяснить её одобрение и решение в отношении его просьбы, которая касалась её будущего счастья. Однако одна деталь смущала старую чету — обещание, данное Антеро де Овьедо. Донья Маргарита и дон Игнаций были искренне опечалены тем, что должны были дать неожиданный отказ своему племяннику, отказ, который разрушит все его юношеские мечты.

Они оба считали его своим приёмным сыном. Но они не могли бы противоречить склонностям Мадлен, которая никогда не доставляла им мучений. В искренней тревоге добропорядочная чета ждала момента, чтобы поговорить с племянником, что и произошло спустя два дня после получения письма от Сирила. Мадлен отсутствовала, давая им возможность побеседовать с Антеро.

В этот вечер дон Игнаций проявлял в отношении молодого человека самое большое сочувствие, не зная, как начать разговор. Очень чувствительная донья Маргарита, видя, как её муж что-то мямлит и заикается, посмотрела своими спокойными глазами на племянника и сказала:

— Дитя моё, сегодня мы должны объявить тебе одну новость: дон Сирил Давенпорт просит руки нашей Мадлен.

Антеро сразу же побледнел и сухо ответил:

— Однако, это странно, ведь я с самого детства жду, когда кузина станет моей женой.

— Тем не менее, — хорошо поставленным голосом продолжила донья Маргарита, — Мадлен дала своё согласие, и мы не можем и не должны противоречить ей.

Тогда Антеро поднялся, нервно прошёлся по залу и пылко воскликнул:

— Какая неблагодарность! А как же быть с моим дядей и моим авторитетом, которые должны вымести отсюда этого дерзкого ирландца без титулов и без денег?

Лично упомянутый, дон Игнаций ответил:

— Мадлен никогда не давала нам повода для беспокойств, а авторитет применяется лишь в отношении тех, кто лишён чувства уважения.

— Но эта свадьба — абсурд, — воскликнул вне себя Антеро.

— Кто сможет расшифровать тайны сердца, сын мой? — с любовью прервала его донья Маргарита.

И завязался жаркий спор. Молодой человек, наконец, сел рядом со своей тётей, призывавшей его к пониманию. Но он не мог смириться с этой мыслью и проявлял такую жёлчь, что дон Игнаций долее не мог сдерживать своего раздражения и высказал несколько грубых слов в его сторону. Молодой человек горько заметил:

— Я не могу принимать в расчёт ваши аргументы. В конце концов, вы мне должны большие деньги, которые идут впереди любой привилегии в отношении этого нищего ирландца, который рушит все мои надежды.

Дон Игнаций Виламиль сделал возмущённый жест и ответил ему:

— Я знаю, что должен тебе денег, но надо признать, что и ты обязан нам своим воспитанием. Или ты полагаешь, что вырос в нашей семье по прихоти ветра и желаний? Если ты жалуешься на то, что я тебе должен, как я могу оплатить тебе долг сердцем своей дочери, которая полюбила другого?

Молодой человек едва сдерживался, чтобы не напасть на своего старого опекуна, который оживлённо и раздражённо жестикулировал.

В этот момент его супруга осторожно вмешалась, и поскольку племянник чуть не плакал от гнева, она с большой любовью взяла его за руки и постаралась утешить:

— Не гневайся, Антеро! Ты же нам как сын! Считай Мадлен своей сестрой. Разве не мог бы ты уважать её как женщину? Помни, мы не можем жить без твоего любящего присутствия здесь… которое так часто утешало нас в моменты испытаний и напрасных надежд! Не храни в себе, просто измени чувства, касающиеся твоей сестры. Можешь быть уверен, что на твоём пути появится счастливый брак. Ты молод, активен и трудолюбив. Будь уверен, что однажды обожаемая невеста наполнит твой путь светом. Это лишь вопрос времени и доброй воли…

Несмотря на болезненную страсть, наполнявшую его недостойными мыслями, молодой человек очень любил свою старую тётю. Она была единственной душой, которая в детстве дала ему любовь и проявляла материнские чувства. Слушая её, он дал волю чувствам. Он не мог бы определить, плакал ли он от горечи или досады, но конвульсивные рыдания облегчали боль в его сердце.

Дон Игнаций бросил на племянника ироничный взгляд и с жестом усталости вышел из зала, тогда как донья Маргарита со слезами на глазах продолжала:

— Успокойся, сын мой! Я настаиваю на том, чтобы ты оставался с нами. Мы попросим дона Сирила жить в этом доме после свадьбы, а пока ты не решишь создать свой дом, ты будешь жить в нашей компании, пока не придёт время, и ты закроешь мои глаза навсегда. Если Бог даст мне ещё пожить, Антеро, я посвящу свою старость твоим детям, которые станут мне внуками, дорогими моему сердцу. Поэтому привыкай смотреть на Мадлен по-другому и не ненавидь дона Сирила, которого девичьи мечты молодой женщины избрали любимым женихом в этом мире. Не лучше ли будет, чтобы вы жили с нами как добрые и преданные братья? К тому же, нам нельзя забывать воли Божьей. Вполне очевидно, что твоё счастье не будет забыто небесами. Я буду молить Всемогущего даровать тебе любящую и привлекательную женщину, чтобы позже я каждый день могла ласкать твоих детей.

Перед такой нежностью Антеро, казалось, успокоился, изгнав враждебность, овладевшую было им; но в глубине души он хранил неописуемую глубокую злобу, которая в дальнейшем разрушит его существование. У него не было сил видеть, как его кузина ускользает из картины его самых интимных идиллий. Он смирился бы с неизбежным, но не мог отказаться от своих желаний. Слова доньи Маргариты успокаивали душу молодого человека; но по мере того, как просыхали слёзы, он уже выстраивал в мыслях планы мести, словно изощрённые яды. После долгих минут раздумий его взгляд оставался неподвижен, одержимый ужасными идеями. Да, он останется жить у своей старой тётушки, чья любовь с такой нежностью готовила его к жизни; он был готов драться за Мадлен до конца своих дней. Он вспоминал теперь, полный злобы, холодные и жёсткие замечания своего дяди, и повторял про себя, что дон Игнаций заплатит за свои возражения, в его глазах дерзкие и неблагодарные.