— Сколько преждевременных вопросов! — сказала она, стараясь улыбаться, — а если бы с нами случилось худшее, разве не были бы мы вынуждены, несмотря ни на что, склониться перед волей Божьей? Если мы расстаёмся на несколько дней, то не из-за пустяков, а с тем, чтобы ответить на настоятельные нужды наших дорогих родителей.

Стараясь развеять тягостные мысли своего мужа, дочь дона Игнация продолжала:

— Что же касается твоей работы, думаю, тебе нетрудно будет получить неоплачиваемый отпуск; а если моей матери станет хуже, что помешает моему отъезду, то мы будем вместе в наших искренних молитвах небу, чтобы все наши трудности быстро прошли. К тому же, разве мы не сможем рассчитывать на поддержку дяди Жака? От Блуа до Парижа не так уж и далеко. Мы должны быть мужественными, Сирил, потому что Иисус дал нам подобное счастье не просто для нашего личного удовольствия, а для того, чтобы мы учились делить его с другими. Наши родители устали и больны, и будет правильным предложить им готовность нашей святой юности к труду и помощи.

Молодой человек задумался над этими словами, показывая, что он нашёл желаемое решение, и нежно обнял жену.

Поглощённые созерцанием ночи, они ещё долго говорили о своих надеждах и планах на будущее, и, возвращаясь в домашнее гнёздышко, каждый старался выглядеть оптимистом, рассчитывая на взаимный комфорт. Но когда Мадлен подошла к изголовью своей больной матери, она стала рассматривать деревянное распятие, которое донья Маргарита повесила в своей комнате над кроватью, и, обратив свой взор на образ Иисуса, стала страстно молить о внутреннем покое, устав от безосновательных опасений. Убедившись, что мать спит глубоким сном, она преклонила колени, поцеловала этот символ веры и украдкой вытерла несколько слезинок, чтобы муж не увидел и не почувствовал её горьких предчувствий.

Недели пролетали в ритме новых забот.

После встречи с дядей Жаком, который также был проинформирован о шаткой ситуации Самуэля в Белфасте, Сирил Давенпорт решился на путешествие. Чтобы помочь своим родителям в рамках своих возможностей. Он приготовился временно оставить свою работу, предприняв необходимые меры. Однако здоровье доньи Маргариты становилось всё хуже, что делало невозможным отсутствие её дочери.

Поэтому в конце марта молодой человек был вынужден в одиночку отправиться в Ирландию.

Письмом, написанным с большой любовью к своей любезной свекрови, Мадлен объяснила невозможность приехать ей в Белфаст, а также, зная, что Сюзанна останется на своей родине, отправила ей деликатное послание, прося её, как преданную кузину, чтобы она представляла её в её новой семье, направляя Сирила в его решениях помощи родителям.

Итак, сын Самуэля уехал, оставив свою жену в привычном семейном кругу, состоявшем из всегда нервного дона Игнация, серьёзно больной доньи Маргариты и Антеро, который сновал между Версалем и Парижем, упорствуя в своих намерениях дождаться удобного случая.

Приезд Сирила стал событием в отцовском доме.

Несколькими днями ранее Сюзанна вернулась из английской столицы со всеми документами по эмиграции Самуэля и его семьи в далёкую колонию. После личного визита к Карлу I, по случаю которого она стала хвалиться своими престижными связями при Дворе во Франции, все двери открывались перед ней с удивительной лёгкостью. К получению необходимых даров, понимая, между прочим, посевы всего этого, она также потребовала финансовой помощи для старика Гордона, который был глубоко тронут этой любезностью. К радости обретённых уступок добавлялась теперь радость прибытия молодого человека, который усиливал надежды преследуемых ирландцев.

Констанция не знала, как выразить свою материнскую радость. Она собрала всё, что у неё осталось от съестных припасов и предложила очень простенький ужин в тот день, когда, несмотря ни на что, она говорила с искренностью своего сердца. Затем она собрала всю семью и прочла молитву Богу, благодаря Провидение за его милосердие, и затем последовали пожелания признательности Святому, сформулированные вслух во всей своей спонтанности во имя счастья, которое привёз им их сын, что вызвало живое волнение у молодого человека, коленопреклонённого, как того требовали семейные традиции.

Как и его кузина, Сирил был под сильным впечатлением от картины несчастья и плохо скрываемой бедности, которую он обнаружил здесь, и делал всё возможное, чтобы не проявлять своего удивления перед тягостным пейзажем его дорого детства. Он не мог объяснить те эмоции, которые целиком захватили его душу. Смирение, с каким Самуэль выражал свою потребность в защите, любящие взгляды его матери, мягкая деликатность его братьев с неописуемой силой проникали в его разум. Он прочёл Констанции нежное письмо от Мадлен и заметил, что его потрясённая мать вытирает слёзы обратной стороной своего белого передника. Ему казалось, что он попал в мечту, где чудесный ковёр нежных воспоминаний приносил его к детству.

Что касается Сюзанны, она получила деликатные письма от Мадлен, их которых она выбрала для чтения только одно, после того, как тщательно закрыла дверь комнаты, и сдерживаясь от сильного гнева. Ни одна фраза из этого братского послания не могла бы изменить её чувств. Разве это не наглость со стороны соперницы — присылать ей подобный призыв? В порыве ревности и досады она подумала было разорвать этот любезный документ, но, словно предупреждённая преступными мыслями, которые ей иногда приходили в голову, она в перевозбуждении сказала себе: «Не лучше ли было бы для меня сохранить это письмо? Никто не знает, что готовит нам будущее?». И, сменив отношение, она тщательно уложила письмо в ящичек, предназначенный для её личных вещей.

Вечером Абрахам Гордон присоединился к семейным радостям, крепко обняв прибывшего из Парижа, которого он любил как собственного сына с того самого дня, когда Самуэль и Констанция попросили его стать крёстным отцом их сыну.

В отдалении от всех, Самуэль, смущённый тем, что должен напрямую досаждать своему сыну, сначала попросил своего старого спутника по борьбе бросить последний клич Сирилу, прося его сопровождать их в этом долгом путешествии через океан.

Гордон воспользовался общим восторгом момента, полного нежной близости, и как только завершились молитвы, пригласил группу занять места за большим столом семейства Давенпортов в память об их многочисленных предках, верных семейным традициям. Встреченный горячими аплодисментами Сюзанны, которая участвовала в разговоре своими проницательными и разумными замечаниями, бравый мужчина, после восхваления красот Нового Света, который он знал лично, поскольку уже посещал своих родителей-изгнанников в Вирджинии, обратился к молодому человеку, говоря ему, насколько его помощь была бы ценна при осуществлении их проекта.

— Мы рассчитываем на тебя, Сирил, — любезно заявил старый ирландец, — и не могло бы и быть по-другому.