— И ты согласилась с тем, что он сказал тебе? — спросил Сирил, выказывая некоторую тревогу и желая убрать дурное впечатление из головы девушки.

— Хоть я и была под впечатлением, — объяснила мадмуазель Виламиль, — я не поверила в его печальные предсказания, но должна признать, что до сих пор, Сирил, моя жизнь была, скорее, морем бесконечных забот. У меня даже сложилось впечатление, что достигну своих двадцати лет, неся удушливый груз преждевременной старости.

После короткой паузы она добавила:

— Я не хочу слабеть или дать себя увести дурным предсказаниям, идущим от незнакомца, которого уже не существует. Я чувствую себя сильной в своей вере в Бога и уверена, что небесная сила поможет мне в земных сражениях; однако, я отметила одну деталь в разговоре со стариком, которую не смогу никогда забыть, и которая касается других жизней. Судьба полна таинственных обстоятельств. Наша жизнь начинается не в тот момент, когда мы рождаемся. Мы, должно быть, существовали и раньше. Думаю, мы уже любили и ненавидели. И усилия, которые мы используем, предназначены труду и искуплению наших ошибок. Предупреждения старика не единственные, что дают мне пищу для размышлений, у меня тоже были очень многозначительные сновидения…

Её спутник, явно не в своей тарелке слушавший её речи, взял её за руку и возразил:

— Что ты такое говоришь, Мадлен? Ты бредишь? Ты не можешь предаваться подобным мыслям. Если бы я встретил этого подлого колдуна, я бы удвоил наказание, к которому приговорили его инквизиторы.

Желая уйти от таких мыслей, он продолжил:

— Мы поженимся и найдём своё безграничное счастье. Мы останемся в Париже или поедем, куда ты захочешь. Я буду бороться за тебя, я силён и полон энергии. Через несколько лет мы ещё посмеёмся над этими детскими страхами, вызванными безумным бродягой. Египтяне, как все восточные люди, всегда были большими глупцами. Если ты хочешь, мы поедем жить в Ирландию к моим родителям. Позже я покажу тебе Лондон; мы совершим путешествие в Шотландию, ведь мы знаем, что, где бы мы ни были, искренняя любовь будет ключом к нашему бессмертному счастью. Любящие души движутся по путям, полным света.

Девушка взволнованно слушала его, она, казалось, забыла свои глубокие философские мысли, и, словно зачарованная, ответила:

— Да, мы всегда будем счастливы. Я последую за тобой везде, страстно желая узнать новые земли, где мы сможем прожить в соединившем нас счастье!…

— Новые земли? — с внезапной иронией сказал Сирил, — а тебе не было бы интересно попробовать новые горизонты Америки?

— Aх, это моя мечта, — со сверкающими глазами воскликнула девушка. — у меня необъяснимая жажда поисков новых миров, которые открыли бы нам свои расстояния. Наши коррумпированные города душат нас и высасывают нашу энергию! Гренада, Авила, Мадрид и Париж не слишком отличаются друг от друга. Я везде вижу людей, которые живут как безумцы, оспаривая друг у друга свои дела, что ведёт лишь к осту их внутренних страданий. Я всегда мечтала о больших тенистых лесах, широких реках и бесконечных зелёных пейзажах.

— Мы там построим наше гнёздышко любви, — заключил влюблённый молодой человек.

И они ещё долго говорили об Америке, словно два ребёнка, жаждущие разделить свои святые обещания.

Закончив разговор, молодой Давенпорт, информированный о глубоких тревогах своей возлюбленной, пообещал нанести визит её родителям завтра вечером в резиденции Сент-Онорэ, чтобы подготовить благоприятную почву для их будущих отношений.

После того, как Колетта и Сесиль пришли за своей подругой, чтобы вернуться домой, Сирил смотрел на удалявшуюся коляску, пока она полностью не исчезла из его поля зрения. Он ещё оставался какое-то время в размышлении, сидя на скамье, едва освещённой ночными бликами.

На следующий день, ближе к вечеру, он сел в свою коляску и отправился к резиденции семейства Виламиль, делая всё возможное, чтобы сгладить опасения, волновавшие его встревоженный разум. Как бы он повёл себя, если бы Антеро де Овьедо был здесь? Хватило бы у него сил вести себя с ним по-братски? Как родители Мадлен, в свою очередь, восприняли бы его? Погружённый в свои мысли, он, наконец, остановился у дверей означенного дома. Это была старинная постройка, одна из тех, что снимаются буржуазными семьями с ограниченным достатком. Длинный палисад с большим порталом, окрашенным в голубой цвет, грациозно окружал сад, полный весенних цветов; в глубине сада виднелась слегка вышедшая из моды резиденция времён Людовика XIII.

Сирил тихо постучал в двери и был сразу же принят слугой, открывшим ему доступ в дом, где его уже ждали с некоторым любопытством.

Дон Игнаций был одет как на приём, словно его пригласили на торжественную церемонию, тогда как его жена, очень бледная, сидела в кресле и оставляла впечатление того, что она присутствует здесь, скорее, по семейной необходимости, чем по собственной воле. Оба они были уже пожилыми и казались преждевременно уставшими от жизни; Он, возможно, из-за своих всяческих сумасбродств; она, конечно же, из-за своих непрестанных печалей. Рядом с ними стояла Мадлен, светясь молодостью, она походила на лучик света, от которого бежит окружающая печаль.

Дон Игнаций горячо встретил молодого человека:

— В нашем доме ты не встретишь эпитета, который обычно дают молодым парижанам, — довольно сказал он, — мы будем звать тебя дон Сирил, в честь нашей далёкой Испании.

— Таким образом, мы будем ближе друг к другу, — с улыбкой добавила донья Маргарита Фуркруа де Сен-Мегрен и Виламиль. — Мы желаем, чтобы этот дом был также и твоим.

Молодые люди радовались приёму, уверенные в снисходительности старой благородной семейной четы, а дон Игнаций добавил:

— И ты можешь быть уверен, дон Сирил, что твоя звезда светит очень ярко, поскольку моя жена далеко не всех принимает с первого визита.

Общий смех последовал за этими утверждениями, ещё и потому что обмен мыслями постепенно соскальзывал к воспоминаниям об их далёкой родине. Молодой Давенпорт стал говорить о своей стране, затем, после некоторых замечаний об отношениях испанцев и ирландцев, дон Игнаций подчеркнул:

— Наше религиозное сходство с Ирландией всегда ценилось и было благоприятно. Кстати, именно я имел честь зажечь первую свечу, посланную верующими из Аргмагского святого архиепископства Дублине, на костре, на котором были сожжены несколько еретиков из Лонгфорда, по случаю одного из наших самых великих аутодаффэ.

Сирил моргнул ресницами, словно тема была ему неприятна, и добавил:

— Психология ирландского народа очень сложна и трудна.

— Как и наш народ на полуострове, — оборвал его старый гранд, — невозможно, чтобы мы забыли наши традиции, чтобы следовать росту безумия и новизны, которая закончится тем, что народы падут