Шрифт:
Закладка:
Получив жалобу брата Озорио, одного из его верных сотрудников в преследовании несчастных Старой Кастильи, помощник Инквизитора пообещал ему свою полную и неограниченную поддержку.
Таким образом, инспектор-духовник, обладая теперь кое-какими документами, вернулся в Медину в сопровождении двух охранников, которым поручено обеспечить заключение выданной им монашки. Однако, зная, каким уважением пользуется дочь Сирила среди своих спутниц, Озорио воздержался говорить об этом в грубой тональности, он лишь сообщил им, что сестра-кармелитка уезжает с ними в Мадрид лишь для того, чтобы получить кое-какие необходимые предупреждения.
И как следствие, он решил организовать небольшое собрание, чтобы проинформировать об этом тех, кто уже был поставлен в курс дела, и как только монашки собрались, язвительно заговорил:
— Я попросил о присутствии преданных служек Христовых, обитающих под этой крышей, поскольку наш весьма почитаемый Отец-Генерал Ордена, с общего согласия властей добродетельных сестёр-кармелиток, принял решение пригласить помощницу настоятельницы Марию де Жезю Крюсифье предстать в Мадриде, чтобы получить определённые наставления, необходимые для правильного руководства этим монастырём. Как инспектор-духовник, я был вынужден изложить перед мудрыми руководителями Ордена недостатки этого учреждения, где служениями веры сильно пренебрегали из-за постоянного контакта с невежественным миром. Долгая болезнь настоятельницы дала возможность её помощнице угрожать этому творению чрезмерным идеализмом. Сближение с невеждами всегда оплачивается скандалами и жестокими попытками контакта с нераскаявшимися. Исполнив долг руководителя вашей деятельности, я должен действовать с осторожностью отца, чтобы вы не утратили милости Господней. Таким образом, наша сестра будет должным образом предупреждена и, и ей сообщат в дальнейшем о новых нормах в отношении служения в монастыре. Надеюсь, вы поймёте превосходство этой меры со всем смирением, которое всегда так выгодно отличало сестёр-кармелиток. Тем не менее, я даю слово помощнице настоятельницы, чтобы она, не изменяя милосердию Церкви, дала должное объяснение этому собранию.
Алкиона ощутила лицемерие, скрывавшее это постыдное поведение. Её спутницы заинтригованно смотрели на неё. Большинство, знавшее предосудительные деяния священника, с интересом ждали её справедливой реакции. Но очень скоро дочь Мадлен поняла, что бороться с ним, значит, бросить общество хрупких юных девушек против мощных и извращённых врагов. Она заключила из этого, что должна одна идти навстречу жертве. И пока раздавались притворные рассуждения инспектора, она вспоминала старого отца Дамиана. В мыслях она перебирала дорогие ей собрания в домашнем окружении Авилы, и ей казалось, что она ещё слышит ответы священника на свои детские вопросы, когда он говорил ей, что жертвенным цирком для искренних христиан сегодня является мир, а хищниками — сами люди. Выходило, что она в этот самый момент проверяла на себе точность его слов. Брат Озорио, так хорошо скрывавший истинные причины своей ничтожной враждебности, конечно же, прятал за этими упрёками более тягостные и жестокие меры наказания. Но она не будет пренебрегать свидетельством, которое ей предлагает Господь. Далёкая от желания подставлять своих сестёр и подруг в общем движении религиозного смятения, она с достоинством встала и объявила:
— Брат Озорио, что касается меня, то перед лицом свидетельств любви и признательности Иисусу, никакое смирение никогда не будет достаточно большим. Я готова подчиниться вашим приказам. Мне нечего больше добавить.
Горькое выражение уныния обрушилось на её спутниц. С видом победителя духовник добавил:
— Помощница настоятельницы должна быть готова к отъезду завтра на рассвете.
Собрание было распущено, оставив после себя тягостные впечатления. Затем Алкиона направилась в келью почтенной настоятельницы и доверительно сообщила ей обо всех фактах. В печали, старая подруга показала головой и сказала:
— Готовься, дочь моя, к тяжким испытаниям. Я это говорю не с тем, чтобы напугать твой чувствительный и достойный похвалы разум. Я говорю с тобой, как духовная мать, готовая покинуть этот мир, уставшая от жестоких зрелищ и неблагодарных опытов…
— Тогда помогите мне, моя добрая матушка, — с великим спокойствием ответила дочь Сирила, — просветите меня, чтобы я могла быть на высоте веры в Господа в неизбежной каре.
Почтенная старушка с нежностью оглядела её, с любовью обняла, вызывая в ней глубокие воспоминания о своей дорогой матери, и продолжила:
— Когда инспекторы-духовники говорят о предупреждениях, это значит, голод в тюрьме или казнь в зловещих пыточных залах. Может, Иисус избавит тебя от жертвы перед жестокими инквизиторами. За это, дочь моя, я неустанно буду молить о защите его милосердия для твоей благородной души, но не думаю, что ты избежишь позорной тюрьмы. Тем не менее, умереть в одиночестве в мерзких камерах Святой Инквизиции в тысячу раз лучше, чем выносить гнусные взгляды зловещих священников, которые предают беззащитных женщин жестоким пыткам. Я знаю сестёр, которые умерли на второй или третьей степени наказания, совершенно голые, отданные безжалостным мужчинам.
Дочь Мадлен не могла скрыть своего ужаса.
— Как правило, — продолжала почтенная собеседница, — очень редко мы, монашки, проходим через обычный суд, поскольку Инквизиция считает. Что наше поведение на глазах у публики представляло бы доказательство бунта, пытающегося деморализовать принципы веры. Поэтому почти всегда арестованные монашки гниют в лабиринтах тюрем, о них просто забывает та подлая организация, которая оскверняет наш путь в этом мире.
Алкиона задумалась на какой-то момент, затем сказала ей:
— Я убеждена, что Иисус не оставит меня, каким бы ни было свидетельство, предназначенное мне.
— Да, моё доброе дитя, — уверила её настоятельница, с любовью гладя ей руки, — он с нами, он следует за нами, как в первые дни преследований в катакомбах. Вспомним девственниц, которые погибли в цирках, лишённые любви, брошенные на растерзание диким зверям; вспомним распятых на кострах, служивших пищей для подлых празднеств Цезаря. Давай будем находить утешение в подобных тревогах, помня, что сам Мессия, наполовину обнажённый, был приведён к кресту наших жестокостей. Я сожалею, что моё ослабленное тело не позволяет мне последовать за тобой в этом испытании. Но Господь даст мне силы, чтобы разорвать цепи, удерживающие меня в постели старости и болезни, чтобы воспеть его славу!…
Глубоко взволнованная этими словами, полными искренности и чувств, помощница настоятельницы сказала ей, вытирая слёзы:
— Не говорите так, дорогая матушка! Я простая грешница, и в своём состоянии все страдания — ничто перед лицом необходимости моего духовного совершенствования.
Больная обняла её с огромной нежностью, говоря:
— Всегда помни, что ты оставляешь в этом доме старую подругу, которая по-матерински любит тебя!
Алкиона Виламиль погрузилась в серьёзные раздумья и после нескольких минут молчания, не изменяя своему обычному спокойствию, попросила свою