Воспитанник Дамиана чувствовал, как неописуемая печаль сживает ему грудь. Узник собственных колебаний, как это случается с теми, кто отклоняется от божественного долга, он снова заговорил:

— Кто знает, Алкиона, может, мы смогли бы отринуть наши земные цепи и построить своё счастье далеко отсюда? Мы с женой живём в постоянных конфликтах, я живу без мира в сердце, без действительно искренней преданности. Я готов следовать за тобой, если ты одобришь этот чрезвычайный шаг в моих теперешних обязательствах.

— Этому не бывать! — резко воскликнула дочь Мадлен. — Мы должны любить труд на земле, каким бы тяжким он ни был. Никогда на не построить гнезда счастья в тени преступления. Бог придаст нам мужества в этой трудной фазе жизни. Существование на земле — это не жизнь в её вечном измерении. Когда Господь развяжет путы, которыми ты прикован, охваченный порывом таким же естественным, как и человеческим, ты снова найдёшь путь к моему сердцу… Надежда непобедима, Шарль. Любая тревога, любая горечь приходят и уходят. Радость и доверие в вечное будущее остаются. Это блага божественного наследия вселенского плана.

Слыша её глубокие понятия, исходящие от мощной веры, характеризующей возвышенность её души, Кленеген плакал, погружённый в лабиринт раскаяния и страданий.

— Если бы было возможно, — великодушно продолжала девушка, — я хотела бы познакомиться с твоей спутницей. Возможно, я могла бы привести её к лучшему пониманию твоих нужд. Иногда достаточно простого разговора, чтобы изменить мнение. Как ты думаешь, могла бы я поспособствовать в твою пользу, тем или иным способом, с помощью такого сближения?

Несчастный Шарль был глубоко взволнован столь деликатным предложением, меланхолично ответив ей:

— Квитерия недостойна милости твоей доброты. Достаточно сказать, что, зная о нашей взаимной привязанности от моих постоянных ссылок и информации, получаемой от некоторых наших знакомых в Авиле, она всегда говорит о тебе ироничным и злобным тоном.

Дочь Сирила погрузилась в молчаливое размышление. Судьба не позволяла ей даже подойти к семейному очагу, созданному избранником её сердца. Её тёплые чувства, также как и дух смирения не были бы правильно поняты. Ей не оставалось ничего другого, как вернуться к Беатрис, смириться с новым положением и ждать Кленегена в мире ином, куда она будет препровождена смертью. На какое-то время меж ними установилось молчание. Именно в этот момент в ней родилась мысль посвятить себя одиночеству религиозной жизни, чтобы потрудиться на свой благородный идеал.

— Ты не очень обижена моей исповедью? — в тревоге спросил бывший священник.

— Никоим образом, — ответила она, стараясь казаться довольной, — твоя жена права. После посещения старого места моего детства и скромного домика, где так часто мать давала мне примеры смирения, я, не теряя времени, возвращаюсь во Францию.

— Когда же мы увидимся вновь? — озабоченно спросил он.

— Божья воля скажет нам об этом позже. А пока, мой дорогой Шарль, не забывай о преданности своему долгу и о подчинении божественным замыслам.

— Ты оставляешь меня в Кастильи в вечной печали. Думаю, мне никогда не стереть раскаяния, которое отныне будет омрачать мне душу. Я научусь не отвечать на первые порывы сердца. Если бы я не был так поспешен в своём суждении, я бы теперь мог предложить тебе свою вечную верность. Но я забыл об искупительной осторожности и погрузился в море мучительных тревог. Отныне я буду жить на земле как потерпевший кораблекрушение, не находя своей гавани.

И заканчивая горькие рассуждения, заключил:

— Молись обо мне Иисусу, чтобы отчаяние не сделало меня несчастным.

— Не стоит теряться в подобных мыслях, — воскликнула дочь Мадлен, овладев собой, — в этом мире мы временные, проходя через него в лучшую сферу. И наше счастье не сводится к удовлетворению мимолётных желаний, забывая о наиболее благородных обязанностях. Надо смотреть на трудности решительно. Борись против нерешительности, храня уверенность, что Бог — наш милосердный и справедливый Отец. Если мы снова разлучаемся, то потому, что должны осуществлять задачи, призывающие нас к более решительным доказательствам, пока не соединимся в вечном свете.

Кленеген очень внимательно слушал каждое её слово, полное мудрости и любви. После паузы Алкиона продолжала с любовью и пониманием:

— Не обижай свою жену каждый раз, когда её сердце действительно не может понимать тебя. И если возможно, старайся увидеть в ней дочь, поскольку даже если она не твоя плоть, она — дочь Бога, который является твоим и нашим Отцом. Доброта освобождает ненависть, а отчаяние отягощает ничтожные путы. Доверие, которое мы перелагаем на Отца нашего небесного, поможет нам в наших ежедневных испытаниях, преобразуя наш разум к возвышенной жизни, тогда как возмущение и жестокость духовно бросают наше существо в грязь самых низких печалей. Даже если твоя жена неблагодарна, прощай её как сочувствующий друг. Все мы грешные, Шарль. Зачем же осуждать кого-либо или поспешно действовать, если мы тоже нуждаемся в любви и прощении? Живи с оптимизмом человека, который трудится с радостью, уверенный в силе божественной. Перед нами открывается светлая вечность! Разлучённые на материальном плане, наши сердца остаются соединёнными, и никакая сила не сможет разъединить их. Многие обязательства временно могут отравлять наше существование на земле, но связи духовной любви идут к нам от Бога, и против этих связей любое человеческое распоряжение бессильно.

С такими здравомыслящими замечаниями Алкионы Шарль чувствовал некоторое утешение для возобновления очистительной борьбы. Лишь поздней ночью они расстались в тягостном прощании.

Дочь Мадлен, скрывая свою боль, строго выполнила своё обещание. Испив из чаши ностальгии, увидев места своих первых надежд, даже не возобновив контакты со старыми знакомыми, Алкиона вернулась в Виго, где задержалась почти на месяц в своих молчаливых и мучительных раздумьях. Её пребывание в Авиле могло бы стать источником осложнений в семейной жизни её избранника. Юная жена Кленегена, конечно же, умирала бы от беспричинной ревности. Каждый вечер Алкиона ходила на пляж и подолгу глядела на парусники, удалявшиеся по простору зыбких вод. Её сердце было охвачено глубокой ностальгией. Так она проводила долгие дни в неспешном воспоминании старых наставлений отца Дамиана, который в религиозной жизни решил удалиться от мира во имя одиночества великих мыслей. Она ни в коей мере не желала предаваться постоянному отдыху тени, но, будучи в полном обладании всей своей юношеской энергией, она говорила себе, что недопустимо было бы думать о кончине своего тела, и лучше посвятить себя делу, с сердцем, обращённым к Иисусу. Если бы она уехала в компании Беатрис, ей бы вполне хватало благословений семейной жизни, но она не могла смириться с мыслью о продолжительном отдыхе. Судьба не давала ей своей собственной семьи,