Шрифт:
Закладка:
Слушая всё это, Алкиона глубоко сожалела об этом новом обороте в его жизни, и, согласно свойственной ей скромности, воздержалась от каких-либо замечаний. Эта весть, однако, была для неё немного странной. Почему Шарль вернулся во Францию? Собирался ли он увидеться с ней? Эта гипотеза была не правдоподобной, поскольку он знал о её намерении уехать в Новый Свет. Тягостные мысли витали в её чувствительном разуме, но, собравшись в вере, как обычно, она доверила Иисусу каждодневные боль и страстные желания, моля его о божественной помощи.
Вернувшись в Медину дель Кампо, в тени монастыря она занялась своими благородными задачами духовности, посвящённой Иисусу, и никогда более не получала вестей от Шарля, даже если пролетавшие годы ежедневно приносили ей новые надежды.
В это время Мария де Жезю Крюсифье уже выполняла задачи помощницы настоятельницы, поскольку уже некоторое время неизлечимая болезнь приковывала мать-настоятельницу к постели. Организация Медины выделялась своим активным духом, чьи обширные земли использовались для продуктивного труда в пользу наиболее неимущих. Здесь же были покинутые дети, активно действующая школа предлагала им основы образования. Страждущие матери получали достойную помощь от сестёр-кармелиток. Алкиона, которая была душой всех этих задач, становилась со временем объектом зависти и преследований. Пока старая мать-настоятельница находилась на излечении, её преобразовательная деятельность превращала монастырь в храм труда и радости.
В то время, как её благотворная деятельность начинала расширять круг своей деятельности, Генерал Иезуитского Ордена, ложно информированный, назначил священника из Мадрида, чтобы заменить честного духовника, который сотрудничал с дочерью Мадлен в осуществлении её новаторских творений, тем самым полностью перевернув ситуацию.
Брат Озорио прибыл в Медину дель Кампо с секретным поручением провести расследование того, что происходило под строгим руководством скромной кармелитки. Его прибытие в монастырь стало причиной серьёзных тревог. И действительно, всего за два месяца его пребывания уже несколько спутниц Алкионы горько жаловались ей на поведение нового священника. Озорио ещё не достиг пятидесяти лет, но его поведение выдавало в нём мужчину, зрелого в мирском опыте, несмотря на маску святости, которую он имел привычку натягивать на лицо. На самом же деле это было порочное и развращённое существо, для которого престиж власти был отдушиной для своего бреда. Вначале он пытался получить свидетельства недостойных деяний, которые компрометировали бы помощницу настоятельницы; но для большинства сестёр Алкиона была моделью дружбы и чистой благодарности. В противовес подобным учреждениям, эта организация оставляла в нём впечатление благородного и щедрого дома, открытого миру, без каких-либо характеристик непроницаемого монастыря, предназначенного для ленивого сбора даров милосердия. Видя такое положение вещей, новый духовник выказывал глубокое неудовольствие. Этот постоянный обмен с миром исходил из модели-кармелитки, свойственной другим монастырям Ордена. Монашки были очень активны в отражении соблазнов, а, значит, и более ловки в познании слабостей человеческих и преодолении соблазнов. Брат Озорио оказался в окружении, неведомом ему до сих пор. Все миссии подобного рода обычно были возможностью лёгкого приобретения многочисленных милостей. Бедные сёстры, отстранённые от мира, неизменно становились предметом жалкого исследования для его похотливых склонностей. А здесь, в этом монастыре, всё было по-другому. К тому же, во время внутренних собраний, помощница настоятельницы комментировала наставления Иисуса не так, как это делали теологи того времени; она позволяла каждой сестре заниматься служением по своим собственным критериям, она равномерно распределяла работу согласно склонностям и призванию. Было невозможно не признать разумный и ценный характер сообщества, но брат Озорио, не находя средств удовлетворения своих желаний в недостойных авантюрах, пообещал себе коренным образом изменить дух организации.
Его коварные усилия начались с исповедальни, где он развернул своё низкое мастерство, пытаясь убедить одну или двух монашек принять его непристойные предложения. Удручённые бедные существа, напуганные дьявольскими махинациями соблазнителя, в поисках совета обратились к своей благородной подруге. Алкиона была в шоке. Она не могла держать волка в овчарне, без опасности для самих овец; с другой стороны, любая жалоба настоятелям Ордена могла быть истолкована как бунт. После долгих недель размышлений она решила отдать этот случай на рассмотрение матери-настоятельницы монастыря. Любезная старушка, лежа в своей постели страдания и смирения, с тревогой выслушала тягостные откровения дочери Мадлен.
— Что вы посоветуете? — взволнованно спрашивала Алкиона. — Ваш опыт, матушка, это источник наставлений нам!
Больная грустно посмотрела на неё и ответила:
— Что касается меня, дочь моя, в своём ученичестве, чтобы найти правильный путь, с первых же дней я много страдала в этом мире. Бич Церкви оставляет нам своих недостойных священников. Как знать, сможем ли мы заставить Озорио следовать путём Христа?
— Не лучше ли попросить Генерала Ордена прислать нам другого духовника?
— Нет, — ответила больная, — если бы это сделали, мы бы вызвали неоправданные подозрения, и тогда, наверное, это церковное зло находилось бы в нашей компании ещё долгие годы… Было бы лучше, если бы ты поговорила с ним наедине и попросила во имя Иисуса придерживаться своих обязанностей.
Дочь Сирила хотела ответить, что не чувствует себя достаточно авторитетной, чтобы требовать от кого бы то ни было, но чувство подчинения заставило её скромно умолкнуть. Настоятельница, тем не менее, словно догадываясь о её тайных мыслях, добавила:
— Конечно же, дочь моя, ты не будешь взывать к священнику, который должен бы сам прекрасно знать, как исполнить свой долг, ты, скорее, обратишься к нему как к