где она могла бы целиком посвятить себя любимому человеку и детям, рождённым в их любви. Её родители уже ушли в лучшую жизнь, её приёмный брат последовал за ними. В своём женском состоянии она примет наряд монашки, чтобы запрячься в работу во имя Христа. Всегда хватало несчастных, больных, покинутых родителями детей, для которых Иисус продолжал проходить дорогами мира, распределяя свои силы и утешения. Она посвятит себя помощи страждущим. Она пойдёт навстречу Учителю, как можно более благородным образом используя время, отпущенное ей для жизни.

С этим решением в голове она вернулась в Париж, где в тревоге её ждала сестра.

Спокойная и усмирённая верой, она, однако, не смогла скрыть подавленность и грусть, витавшие в её чувствительной душе. В слезах она объявила Беатрис о результатах своей долгой поездки. Жена де Сен-Пьера, явно удручённая этим, пыталась хоть как-то её утешить.

— Всё со временем пройдёт. В Америке ты найдёшь утешение своему страждущему сердцу.

И тогда дочь Мадлен сообщила ей о своём решении пойти другим путём. Она выбирает одеяние монашенки, она посвятит себя Иисусу, насколько ей хватит сил в этом мире. Сестра пыталась разубедить её.

— А как же наша семья? — спросила дочь Сюзанны, желая заставить её изменить своё мнение. — Нам так будет не хватать твоей компании!

Алкиона хотела было сказать, ой одинокой она будет чувствовать себя вдали от своих первых привязанностей, но чтобы не смутить свою столь преданную сестру, она с большой нежностью сказала ей:

— Позже я попрошу разрешения посетить Америку, и мы всё время будем вместе, Кстати, не забудь, твои дети будут также и моими.

И ничто не могло заставить её изменить своё решение. Даже призывы Анри, мольбы сестры, любезные просьбы слуг. Дочь Сирила каждому находила любезные слова искренней благодарности, но оправдывалась священным характером своих намерений.

Переезд Анри де Сен-Пьера в Новый Свет был уже организован, когда Алкиона отметила дату своего вступления в скромный монастырь сестёр-кармелиток.

Накануне этого, никому не говоря ни слова, она посетила могилу матери, тем самым выражая своё дочернее почтение в этот серьёзный момент жизни. У могилы, погружённая в нежные воспоминания, она стала на колени и тихо прошептала:

— Aх, мама, вы, прожившая столько долгих лет в заточении и жертвенности; преданная и любящая матушка, помогите мне принести молчаливый обет Иисусу моей верности до конца дней моих! Не оставляйте меня в мрачные часы, когда ностальгия станет горькой моему сердцу. Вдохните в меня веру, терпение и понимание божественных вещей. Помогите мне в трудах, благословите моё свидетельство. Не забывайте там, в небесах, свою дочь, которую вы так любили на земле!…

Затем, после продолжительной молитвы, она вернулась в резиденцию на острове Ситэ, с любовью распрощалась со всеми слугами, и на следующий день Сен-Пьер с женой печально обнимали её на прощание у ворот монастыря.

Прошёл год ученичества, в течение которого дочь Мадлен дала очевидные доказательства чистоты своего сердца и добродетельной совести.

Накануне произнесения окончательного обета настоятельница монастыря вызвала её к себе в кабинет и строго спросила:

— Дочь моя, ты действительно решилась оставить мир и его радости?

— Да, матушка, — скромно ответила она.

— Ты должна знать, что ни один признак твоего прошлого не сможет сопровождать тебя теперь.

Девушка сделал выразительный жест и сказала:

— Я понимаю вас, но я прошу разрешения сохранить при себе одну вещицу, которая мне очень дорога.

— Что это за вещица?

— Старое распятие, принадлежавшее моей матери.

— Согласна.

После паузы настоятельница снова спросила:

— Что-то ещё, дочь моя?

Алкиона вспомнила о Шарле, которого не могла забыть, и о Беатрис, с которой она была связана своей бесконечной признательностью, и спросила:

— Я хотела знать, смогу ли я позже участвовать в некоторых работах в Америке, и смогу ли в будущем просить о моём переводе в монастырь в Испании.

— Всё это возможно, — ответила настоятельница. — А как насчёт твоего имущества?

— Завтра я подпишу дарственную всего, что у меня есть, в пользу нашего Ордена.

— В этот решающий момент твоей жизни Алкиона Виламиль должна умереть для невежественного мира. Какое имя желаешь ты принять в высшем союзе с Христом?

— Мария де Жезю Крюсифье (Иисуса Распятого), — искренне и естественно сказала она.

Опрос был закончен.

Наутро следующего дня, во время торжественной церемонии, окружённая восхищением своих спутниц и многочисленных священников, дочь Мадлен преклонила колени перед алтарём Иисуса в терновом венце и, глядя на чудесный символ Креста, с блестящими доверчивыми глазами, тихо повторила священную фразу: «Я — твоя служанка, Господи. Поступай со мной согласно воле Своей».

VII

Прощание

Мы в начале 18-го века. Своим спутницам Алкиона Виламиль стала настоящим примером христианской любви. Ей уже за сорок лет, но лицо её сохранило красоту мадонны, изваянной добродетелью. Очень часто в своём одиночестве, в первые дни после вступления в монастырь, она спрашивала себя, не лучше ли было бы, если бы она поехала с Беатрис в Америку. Но любовь к Шарлю говорила в ней сильнее. Точно так же, как это было с её матерью в моменты глубоких страданий, когда она была узницей воспоминаний о муже, дочь Сирила чувствовала себя настоящей и вечной вдовой в своём сердце. Кстати, она бы и не смогла поехать в Америку, где совершенно естественно, ей пришлось бы поставить свою веру и убеждения под вопрос, тогда как она знала, что её избранник находится на испанской земле. В своём ясном понимании жизни она видела в Кленегене слабого человека, а не преступника, и в глубине души своей питала надежду однажды сблизиться с его семьёй, чтобы быть ему полезной. Когда бы его жена увидела её в монашеском одеянии, она, конечно же, стала бы уважать её положение, воздержавшись от любых недостойных чувств в её адрес. В подобном состоянии духа попытка новой деятельности в Америке была неприемлема, пока она надеялась на возможность помощи воспитаннику Дамиана в нуждах его души.

Однако, несмотря на этот мощный магнетизм любви, она также питала желание нанести визит своей сестре в Коннектикут, желание, которое она до сих пор не смогла осуществить, ввиду своей привязанности к достойному служению, к великой радости ей спутниц.

Произнеся свои обеты, она оставалась во Франции не более года, затем её перевели в Испанию, по её просьбе, где она трудилась сначала в Гренаде в течение более пяти лет с детьми-инвалидами и брошенными детьми. Из-за своей преданности и смирения она стала живым примером для своих сестёр по апостольскому служению. Обычно в монастырях того времени