— Ваши мысли выдают нездоровое возбуждение. В контексте присущих мне обязанностей я осуждаю их в целом.

— А что вы понимаете под этой позицией? — спросила Алкиона с ярким светом во взоре. — Любой достойный человек имеет почтенные задачи, какими бы простыми они ни были. Так, священник принимает от неба божественную миссию. Священник должен быть отцом. Но тем не менее, во всех сообществах очень мало искренних учеников. Мир полон духовенства, но посланники среди них очень редки.

— Вы оскорбляете Церковную власть, — добавил раздражённый собеседник.

— Не заблуждайтесь. Мои утверждения могут быть оценкой нашей нищеты в этом мире, но мы не можем забывать, что Церковь Христа нерушима. Наши слабости не могут касаться её.

— Я вижу, что ваше мнение идентично мнению тех, кто теперь работает на разрушение веры.

— Это большая ошибка, брат Озорио, никто на земле не разрушит Иисусову Церковь. Даже если бы все люди стали замышлять против неё, то христианская организация всё равно останется чистой и неприкосновенной. Мы должны, однако, иметь в виду, что со временем все человеческие элементы, поставленные на её служение, должны будут измениться. Наши холодные и бесстрастные церкви однажды превратятся в дома любви, как Божьи семьи, где человеческие создания смогут найти настоящий культ вдохновения и возвышенную любовь. Монастыри выйдут из тени, чтобы Учитель определил их дароносицами веры и чистого милосердия. Мы, служители церкви, сумеем толковать божественное служение по-иному, посещая больницы, ясли, приюты и школы.

Ошеломлённый духовник посмотрел на неё и с иронией воскликнул:

— С таким пылким предвидением что вы предскажете нам, другим священникам?

Дочь Мадлен окинула его своим спокойным взором и, не колеблясь, ответила:

— Вы, конечно же, поймёте, что в домах, посвящённых Христу, денежные интересы должны будут исчезнуть. В эти времена, возможно, вы священники, как и Павел из Тарса, посвятите себя задачам созидания и молитв, чтобы наши братья по человечеству не обвиняли Церковь!… Возможно, вы станете, как Симон Пётр, верными до конца, после всего периода отрицания!

Не ожидавший такого решительного и глубокого ответа, посланник Генерала Ордена вытаращил глаза и, охваченный гневом, вскричал:

— Да вы еретичка!

— Если искренность и истина являются ересью, по вашим личным критериям, то я горжусь, что сознательно служу Господу.

В состоянии страшного гнева, словно собираясь отомстить, Озорио проревел:

— Вам известно, что я мог бы засудить вас и даже наказать за вашу дерзость?

Без малейшего опасения дочь Сирила ответила:

— Даже если бы все беды обрушились на меня, я знаю, что именно в Иисусе я найду всё, что мне нужно.

Словно инициируя основные пункты будущего приговора, брат Озорио продолжил:

— За неуважение, которое вы проявляете к нашим выдающимся теологам, я мог бы вас обвинить в бунте и измене принципам веры, в том, что вы сторонница дьявольских лютеран, и подлежите жестоким репрессиям.

— Бог знает мою внутреннюю убеждённость, и этого мне достаточно, — тихо, с глубоким смирением произнесла дочь Мадлен.

— Для своих дерзких толкований Нового Завета, а тем более для приобщения к своим идеям различных монашек, вы, конечно же, должны признать, что владеете секретами старинного колдовства.

— За то, что Учитель был всеми любим, — спокойно подчеркнула Алкиона, — многие священники иудаизма считали его колдуном.

При таком неожиданном сопротивлении инспектор-духовник с трудом скрывал охватившее его удивление, продолжая:

— В качестве помощницы настоятельницы вы отклонили некоторое количество ценных даров, предложенных этому учреждению, под предлогом ложной набожности, которую вы демонстрировали своим ближним, с полным безразличием к интересам Бога.

— Я не считаю, что интересы Отца нашего Небесного, — пояснила собеседница, — ограничиваются несколькими каменными стенами. — И пока я буду исполнять какую бы то ни было церковную функцию, полученные деньги будут отвечать не только нуждам, но и всем тем, кто может получить милости этого монастыря. Я убеждена в том, что нет творения без веры, так же, как нет веры без творения.

— Вы дорого заплатите за такую точку зрения. Священников, осуждённых за воровство, всегда хватает.

— Я отлично понимаю, куда вы клоните. Истина в том, что у меня ничего нет, кроме одежды.

— Ничто не мешает вам иметь сообщников за стенами монастыря.

Алкиона пристально взглянула на него и добавила:

— Я не могу запретить вам так судить об этом; однако, я могу осознанно утверждать, что Божьего суда мне будет достаточно.

Признавая её нерушимую твёрдость, Озорио злобно заметил:

— Я выдам вас Святой Инквизиции. У меня там есть всемогущий друг в свите Мадридского Инквизитора, который заставит вас искупить столь крупные преступления.

Монашка оставалась невозмутимой перед такой злобной и серьёзной угрозой, спокойно сказав ему:

— Можете поступать, как вам угодно. Что же касается меня, я буду просить за вас в молитвах, в лице Иисуса я имею истинного друга, который сможет отпустить вам грехи.

При этих словах она удалилась заниматься делами монастыря, оставив духовника задыхающимся от гнева.

На следующий день после инцидента, о котором сама мать-настоятельница не знала, ввиду молчания, в каком замкнулась дочь Сирила, брат Озорио отправился в Мадрид, готовя самые извращённые планы мести. Представив свой коварный отчёт Генералу Ордена, он навестил своего друга Жозэ дю Тресена, одного их помощников Инквизитора, чтобы выдать монашку из Медины дель Кампо, прося его о срочном использовании своего влияния, дабы наказать Марию де Жезю Крюсифье за её склонность к лютеранству, поддержав, таким образом, его пагубные намерения.

Братом Жозэ дю Тресеном на самом деле был Шарль Кленеген, обращённый в иезуита. После супружеской трагедии, которая уничтожила все его намерения светского человека и оставила его на милость судьбы и в крайнем отчаянии, воспитанник Дамиана вернулся к церковной жизни. Вначале ему пришлось побороться с определёнными трудностями, чтобы добиться своих целей, но дар всего своего имущества Иисусовой Компании открыл ему все двери знаменитого сообщества инквизиторов. Он думал, что Алкиона счастлива в Америке, возможно, даже вышла замуж на человека, достойного её ценных качеств, и, дав волю своему отчаянию, обрёл своё место в лоне Святой Инквизиции, чтобы преследовать тех, кто разрушали его честный семейный очаг. Обладая любящим сердцем, Кленеген теперь безумно жаждал ненависти. Чувствуя себя словно потерпевшим кораблекрушение, несомый ходом жизни, он не находил в своей вере сил, достаточных, чтобы полностью предаться любви Христа, и давал волю своему желанию мести. После многих лет, в течение которых он выказывал свою откровенную враждебность к людям, он получил важное место и функции Инквизитора испанской столицы, то положение доверия, которое позволило ему добиться своих целей, преследуя соблазнителя своей жены, заключив его в тюрьму в Кордобе. Постепенно он забывал о благородных идеалах прошлого. Свидания в Авиле, комментарии