— Пойдём подышим свежим воздухом наступающей ночи. Бог дарует мне милость обновить наши былые отношения в этом уголке наших первых чувств..

Шарль машинально последовал за ней. Старая каменная скамья, казалось, ждала их, чтобы напомнить об их идиллиях.

Кленеген стал расспрашивать её о своих близких, и получил тягостную весть о кончине Мадлен и Робби. Он был тронут описанием несчастного случая, убившего молодого музыканта. Алкиона очаровывала его своими трогательными и здравомыслящими комментариями. Всё в её вибрирующей речи говорило о любви и преданности. Он жадно смотрел на неё, давая понять, как долго он ждал в тревогах этот божественный бальзам, исходивший из её уст. В какой-то момент, отвечая на замечание, которое она сделала с большой нежностью, бывший священник подчеркнул:

— Я никак не мог избавиться от боли, которую причинило мне твоё поведение. Тогда я чувствовал холодность твоего обращения со мной.

— В этом случае, Шарль Иисус просил меня проявить свою дочернюю любовь, и я не могла уклониться от этого, не пройдя через мрачные оборотные стороны жестокости.

Всё ещё не понимая всего размаха жертвенности избранницы его души, воспитанник Дамиана возразил:

— Но я же тебе предлагал отвезти мать и Робби вместе с нами? Мы могли бы быть бесконечно счастливыми, если бы ты не воспротивилась этому.

Интонация, с которой были произнесены эти слова, заставила собеседницу покраснеть и замолчать.

— Что ты делала в этом доме на острове Ситэ? Почему ты выходила из дома пешком, чтобы тайком сесть в карету? Ты, верно, не знаешь, что я тайком следил за тобой и заметил, как тебя обнимал какой-то мужчина у дома, в который ты вошла, улыбаясь? Aх, Алкиона, тебе не понять, какой яд ты бросила в мою доверчивую душу. Я никак не мог предположить, что Париж так изменит твою душу, что ты забудешь свой долг и станешь противоречить больной матери, которая хотела покинуть французскую землю, чтобы вернуться к своей скромной жизни в Авиле, где мы лелеяли столько надежд и были так счастливы!…

Девушка, внимательно следившая за его жестами и словами, заявила:

— Тебе не стоило бы заходить так далеко в своём осуждении. Теперь, когда мы оказались наедине, чтобы раз и навсегда понять друг друга, я должна рассказать тебе всё со всей откровенностью. Знаешь ли ты, кто был этот мужчина, встретивший меня с распростёртыми объятиями в то утро?

Она подождала ответа, но её спутник молчал, и она продолжила:

— Этим мужчиной был мой отец!…

— Твой отец? — воскликнул поражённый Кленеген.

И она не спеша принялась рассказывать обо всём, что случилось в Париже, с момента, когда болезнь отца Дамиана вынудила её принять на себя более практичные задачи. Слушая её откровения, Шарль становился всё мрачнее. Бывший священник всегда признавал за девушкой великие качества, но и предположить не мог, что она способна на такое смирение. Крайне взволнованная вызванными тягостными воспоминаниями, Алкиона заключила:

— Как, по-твоему, я исполнила свой святой долг? Поймёшь ли ты, что моё сердце не могло забыть о твоей преданности и твоей любви? С нашей первой встречи я ищу средство обогатить твою душу идеализмом и доверием. Я всегда мечтала о мира, полном благородного счастья для тебя. В прошлом твои обязательства священника навязали нам разлуку, но даже в этом случае я горела страстью украсить твой путь возвышенными чаяниями. Я боролась, чтобы ты не оставлял того, что я всегда считала блестящей задачей, но сегодня я стараюсь гармонизировать свои идеи с твоим решением и чувствую, что чистая совесть — это самый прекрасный подарок, который я могу принести нашему вечному союзу.

Слыша её такие благородные и доверительные слова, Кленеген почувствовал себя жалким и ничтожным.

— Прости меня!… — сказал он, омываемый слезами глубокого раскаяния.

— Теперь я готова понимать тебя, и это навсегда, — прояснила Алкиона, взглянув на него своим ясным взором, — но… почему ты плачешь? У нас ещё есть множество путей для служения Богу и нам самим. Я обещала, что приду за тобой, как только Иисус даст мне радость исполненного долга, и вот я сегодня здесь, чтобы заняться твоим, нашим счастьем. Я думаю, у тебя нет больших материальных трудностей, но муж моей сестры, который, кстати, не знает историю моего прошлого, которую я тебе доверительно рассказала, даёт в твоё распоряжение все средства, необходимые для нашего процветания в Америке. Если хочешь, мы могли бы в следующем году отправиться туда и начать новую жизнь на новой земле. Я помню, моя мать всегда надеялась познать Новый Свет… Кто знает, может, её добрая душа сегодня вдохновляет меня на этот путь, показывая нам возможность переезда?!… Анри де Сен-Пьер ждёт тебя как брата. К тому же, у меня тоже есть небольшие сбережения, которые я вложу в твои руки. Кроме тебя, ничто не важно для меня!…

И заметив, что молодой человек остаётся в молчании и в слезах, она озабоченно продолжила:

— Прости, если я говорю с тобой настолько открыто. Доверие моего сердца не может умереть. Скажи мне, хочешь ли ты попробовать новую жизнь в благословениях Бога. Уверена, что мы заживём счастливо, в вечном и святом союзе.

— Я не могу! — жалобно прошептал Кленеген.

— Почему? — доверчиво спросила Алкиона.

Он сделал робкий жест, выдававший стыд, который он ощущал, и с невыразимой печалью сказал:

— Вот уже более двух лет, как я женат.

Девушка почувствовала, как кровь стынет в её венах. Она и подумать не могла, что её возлюбленный будет способен забыть их былые клятвы. Это неожиданное откровение растоптало всю её душу. Идя из глубины её существа, горючие слёзы были готовы появиться на поверхности, но она постаралась сдержать их, пряча лицо в сумеречных тенях.

Видя, что она задерживается с ответом, Кленеген сжал ей руку и с деликатностью ребёнка спросил:

— Могла бы ты простить меня ещё раз?

Дочь Мадлен взяла себя в руки и спокойно ответила:

— Не беспокойся за меня, Шарль. Теперь я признаю, что воля Божья в отношении нас другая. Не плачь и не страдай.

Крайне взволнованный этим новым доказательством смирения, бывший священник признался:

— Я женат, Алкиона, но несчастлив. Я так и не смог забыть тебя. Конечно же, Бог создал нас для вечного союза. Каждая вещь в семье, каждая деталь домашней жизни напоминает мне о твоих благородных чувствах, поскольку моя жена не может заменить тебя в моём сердце.

— Да, — сказала девушка с огромной любовью, — я тоже думаю, что союз душ существует, и ничто не сможет разрушить его. Это, должно быть, наш случай. Мир разлучает нас, но Всевышний приберегает нам