доклад на Эрроусмита, борясь с желанием поднять трубку и молить Персефону о прощении. Она проделала основательную работу, преподнеся мне моего врага на блюдечке с голубой каемочкой.

Эндрю осел, сделав прерывистый вздох.

– Я не… я не… – Он покачал головой, повернулся ко мне спиной, прижался лбом к грузовику и закрыл глаза. – Я люблю Тиндера. Просто не понимал, почему это случилось именно со мной. Почему это случилось с моим ребенком? Разве справедливо, что мне пришлось растить ребенка, такого же ненормального, как человек, которого я ненавидел сильнее всех…

Меня.

– Моим единственным грехом было то, что я сын человека, причинившего боль твоей семье.

Он отвернулся от меня.

– Ну его ведь ненавидеть было бессмысленно? У него была веская причина поступить с моим отцом так, как он поступил. Тем более к нему мне было не подобраться. А ты представлял Фитцпатриков. Был человеком, которого я видел изо дня в день. Я чувствовал себя преданным и облапошенным. Наши пути, которые всегда шли параллельно, разошлись в разных направлениях. Я чувствовал себя обделенным. Лишенным возможностей, перспектив и будущего, которого заслуживал.

Он резко вздохнул и поднял голову к небу.

– Я ворочался по ночам без сна, надеясь, что Фитцпатрики меня усыновят. – Наступила пауза. – Я хотел – мечтал – быть тобой. А когда узнал, что ты был вовсе не золотым, не таким уж mo orga, то использовал это в своих интересах.

Я отвел взгляд, хрустя костяшками. Я испытывал по отношению к Эрроусмиту множество негативных эмоций от неприязни до жалости.

Я снова чувствовал, хотел я этого или нет.

– Мы с тобой всегда были повязаны болью. Но с Тиндером… – Эндрю потер лицо. – Я не осознавал, что причиняю ему боль. Я думал, что помогаю ему. Твоя жена сказала, что все уладит, если я буду посещать психотерапевта трижды в неделю и жить отдельно. Я передал Жоэль полную опеку над детьми. Теперь я могу видеть собственных детей только под надзором.

Моя жена была просто невероятной. Было сложно поверить, что я принял ее за боязливую, невинную девчушку, которая неспособна постоять за себя.

Персефона была и богиней весны, и королевой подземного мира.

– У тебя есть время до конца дня, – повторил я, отступив назад. От потребности уйти зудели ступни. Меня ждали места поприятнее. И дела поважнее. Все они сводились к тому, что было важно. К человеку, который был мне важен. – Отзови иск и оставь должность, а потом напиши подробный пресс-релиз, в котором целуешь мой зад и признаешься в своих прегрешениях. – Я собрался уходить, зная, что он сыграет мне на руку.

– Киллиан, – окликнул Эндрю. Я остановился, но оборачиваться не стал. – Как ты это сделал? – спросил он. – Снова научился чувствовать.

У меня было подозрение, что я знаю, почему он задал этот вопрос.

Что на самом деле я был не единственным человеком, который научился пресекать чувства во время того, что мы оба пережили в тот год в Англии.

Эндрю тоже был весь покрыт шрамами и следами побоев.

Я покачал головой и сел обратно в машину.

– Я и не учился, – тихо произнес я. – Это она меня научила.

По пути домой я осознал, что взял два полных выходных дня, чего не случалось с окончания учебы в колледже. Я поднялся в свой кабинет и достал контракт. Тот, в котором отдал свою душу Персефоне.

Я собирался оставить его в почтовом ящике. Ящике Эммабелль. Вчера после визита в мой офис, Персефона переехала обратно в квартиру сестры.

Я пытался внести положения, правила и условия для того, чтобы жена могла получить мою душу. Но даже никогда не задумывался о том, что чертово слово на букву «Л» не спрашивало разрешения, чтобы его почувствовали.

Не имело значения, что я хотел подарить Персефоне.

Потому что моя любовь к ней была данностью.

И пора ей об этом узнать.

Двадцать четвертая

Персефона

– Это прислали тебе по почте. – Белль бросила толстый конверт на кухонный стол и, потягиваясь, пошла в душ.

Было семь утра. Я только что приняла душ, оделась и собралась на работу. Не могла уснуть ни прошлой ночью, ни позапрошлой.

С тех пор как я ушла от Киллиана, вообще ничего не могла делать, но знала, что должна отпустить его.

Ради него.

Ради себя.

– Не забудь, мы обещали Сейлор, что навестим ее в пять. Скажи, если хочешь, чтобы я забрала тебя с работы. – Белль отправилась в ванную после долгой рабочей ночи. Само собой разумеется, я оставила «Теслу» возле квартиры, которую мне предоставил Килл.

Взяв конверт, я нахмурилась.

Повертела его в руках, а потом вскрыла.

Внутри лежал мой контракт на покупку души, должным образом заполненный, подписанный и заверенный.

Сердце колотилось о грудную клетку. Я развернула контракт дрожащими пальцами. Когда из него выпала записка, я сразу узнала размашистый уверенный почерк мужа.

Моя душа принадлежит тебе.

Безо всяких условий.

Дай знать, если у тебя есть условия, чтобы ты оставила ее себе.

Я выполню их все.

Киллиан.

На глаза навернулись слезы.

Килл не верил в существование души. Он отдавал мне то, что не представляло для него никакой ценности. И как бы сильно мне ни хотелось в это верить, я знала, что не должна.

Каждый раз, когда я предпочитала быть оптимисткой, а не реалисткой в наших отношениях, то обжигалась.

Спрос и предложение.

Нельзя сказать, будто я не верила, что у него есть душа. Я не сомневалась в существовании того, что он мне предлагал. Но пока я разрывала контракт на клочки и выбрасывала его в мусорное ведро, то начинала идти по следам разума Киллиана.

Он знал, что Сейлор родила Руни.

Понял, что меч уже приставлен к его горлу, и теперь появление у Хантера наследников мужского пола, стало лишь вопросом времени.

Захотел, чтобы я вернулась в его дом.

Просто вернулась, и точка.

Чтобы использовать меня.

Поразвлечься.

Обрюхатить и выбросить.

Я не попадусь в его паутину. Он спас меня. Я спасла его. Насколько я могу судить, мы сравняли счет.

Теперь нам обоим пора жить дальше.

Я развернулась, схватила сумку и поспешила на выход к велосипеду, который оставила возле здания.

Больше ничто из того, что принадлежало ему, не было моим.

На следующий день я прямо с утра пораньше получила сообщение от мужа.