оставшихся в далёком прошлом. Не в состоянии адаптироваться к этой жизни в Париже, я проживал почти всё время в своих старых воспоминаниях об Испании. Я так скучаю по нашей спокойной жизни в Авиле; по дружеским посиделкам нашей маленькой обители; по коллегам церкви Сен-Венсан. Но я уверен, Мадлен, что жизнь не кончается со смертью тела, и убеждён, что Бог соединит нас где-нибудь в другом месте, где нет ни слёз, ни смерти. Уже многие ночи меня посещают тени любимых мною существ, раньше меня ушедших в мир иной… Сегодня, после последнего кровотечения, мне показалось, что я видел свою мать, которая говорила мне слова утешения и ободрения. Несколько любимых детей из нашей старинной церкви в Кастильи, давно умершие, приходили повидаться со мной прошлой ночью и с любовью обнимали меня. Аманс думает, что я — жертва кошмаров, ввиду моего физического истощения, но я с этим не согласен.

Мадам Виламиль, воспользовавшись паузой, сделала усилие и с любовью сказала ему:

— Вы не должны думать об этом. Помните, мы нуждаемся в вашей отцовской поддержке. Бог вернёт вам здоровье, к нашей всеобщей радости. Что вы делаете для нашего путешествия в Америку?

Дамиан с трудом поймал взгляд Алкионы, давая понять, как много внимания она должна обращать на подобные обстоятельства, и заметил:

— Молите Бога за моё духовное здоровье, поскольку невозможно будет вернуть мне здоровье тела, дочь моя! Смерть — это не разлука навеки. Я уверен, что Иисус позволит мне вернуться к тебе, если это будет необходимо… Что же касается путешествия в Америку, то не волнуйся. Алкиона очень молода, а Робби ещё почти мальчик… Ты сможешь быть счастливой в их компании, и здесь же.

Мадлен вытерла слёзы и прошептала:

— Вы правы, отец мой! Я тоже вынуждена быть в постели и посвящать себя необходимым размышлениям. Мои парализованные ноги никогда не позволят мне осуществить столь долгое путешествие!

— Не жалуйся, думая об этих трудностях, будь уверена, что милосердие Всевышнего никогда не опаздывает. Если кажется, что оно задерживается, то лишь потому что к тому есть причина, которой нам не дано понять.

Дочь дона Игнация всё время тихо плакала. И старый священник пожелал сменить тему разговора, он сделал знак, чтобы позвали Робби к его постели. Взволнованный мальчик подошёл к нему.

— Почему ты не принёс с собой скрипку? — с интересом спросил старик.

— Алкиона сказала мне, что вы больны, — с почтением сказал он.

— Я хочу сказать, сын мой, что всё ещё хочу послушать тебя.

Стоя рядом с ним, Алкиона спросила у него с дочерней нежностью:

— Вы хотите что-нибудь послушать, отец мой?

— Да, Алкиона. Если возможно, «Песню Нотр-Дам», которую ты пела на первой мессе Шарля в церкви Сен-Венсан. Ты помнишь? Мы бы вспомнили о нашем старом друге и о нашем родном уголке в Кастильи, где мы так счастливо жили!…

— Я могу попросить отца Аманса одолжить нам скрипку из хора Сен-Жака, — воскликнула девушка, стараясь сдержать слёзы.

— Это было бы великим для меня утешением!

При этих словах один из трёх священников, находившихся в комнате, сразу же пошёл искать инструмент.

Через несколько минут хрустальный голос Алкионы наполнял комнату, чаруя слушателей таинственным духовным светом. Робби сопровождал каждую ноту возвышенной гармонией звуков. Умирающий, казалось, замер. Очень древнее пение открывало ему новые горизонты чудесного света. Мадлен держала у глаз платок, а слуга и священники в волнении плакали.

Когда она закончила, больной позвал девушку и слабым голосом сказал:

— Алкиона, да благословит тебя Бог за эту радость…

Затем он долго смотрел на мадам Виламиль и, обменявшись многозначительным взглядом с девушкой, снова сказал ей:

— Сделай всё, что сможешь, для духовного спокойствия своей матери! И если однажды ты будешь очень нуждаться, вспомни о Шарле, дочь моя! Я знаю, что ты не одинока в мире, но не могу забыть, что прежде всего мы должны считать его твоим братом!

Задыхаясь, Дамиан мог лишь произносить односложные слова. С согласия своей матери Алкиона подошла к умирающему и прошептала:

— Отец, я отвезу мать и Робби в Сен-Марсель, но вернусь сюда, чтобы остаться с вами!…

— Не беспокойся за меня, не оставляй Мадлен … ради меня.

Но проводив своих, Алкиона вернулась к отцу, чтобы до конца помогать своему старому другу.

Последние часы ночи он провёл в коме, окружённый любовью дочери Сирила, которая преданно вытирала холодный пот, стекавший по его лицу.

Когда своим розовым светом на горизонте заявила о себе заря, старый Дамиан испустил последний вздох и вернул душу Творцу.

Утром в резиденцию Ситэ прибыл гонец, принесший письмо от гувернантки Беатрис, где она объясняла причину своего отсутствия в этот день на работе.

Семья Давенпортов была взволнована. После полудня у дома Сен-Жак остановилась элегантная карета, откуда вышли Жак и Сирил, приехавшие отдать последние почести покойному.

Взволнованные горем, обе девушки высказывали слова утешения и поддержки. Сирил пошёл повидаться с отцом Амансом и захотел во что бы то ни стало оплатить все расходы по похоронам, прибавив к этому щедрую сумму, предназначенную слуге, который ухаживал за опекуном Алкионы.

Девушка со слезами на глазах поблагодарила его. Проведя час в утешении её, они оба деликатно удалились.

С наступлением сумерек дочь Мадлен с тяжёлым сердцем присутствовала на скромных похоронах. Она оставалась ещё долгое время в молчаливой обители покойных в трогательной молитве Всевышнему. И только поздно ночью, неуверенными шагами она возвратилась домой, охваченная неописуемой скорбью.

IV

Встреча

Через год после кончины Дамиана в скромном доме местечка Сен-Марсель произошло событие, озадачившее всех.

Получив весть о происшедшем из прихода Сен-Жак, Шарль Кленеген, встревоженный и взволнованный, стучал в двери дома Мадлен Виламиль. Несколько месяцев спустя после смерти своего дяди он решил расстаться с сутаной, несмотря на досаду, испытываемую его коллегами. Он никак не мог забыть Алкиону, не мог поддерживать истинное равновесие между долгом и порывами своей юности. Пока он получал длинные письма от Дамиана, любящее слово его опекуна смягчало его мучительные озабоченности; но как только он оказался без его успокоительных ценных советов, он решился и стал размышлять об изменении своего положения. Он страстно желал создать семью, никогда не отказывался от своей мечты стать отцом и счастливым мужем. После спора в Авиле в отстаивании своего решения и проигнорировав призывы своих вышестоящих по иерархии, ничего не сообщив об этом своей ирландской семье, он отрёкся от своего призвания, полный надежд на будущее. Его первым желанием было бежать в Париж, искать свою возлюбленную невесту.