Говорили, что суверен будто бы являл себя теперь более доступным и более щедрым. Париж вёл достаточно войн за рубежом, и он с опаской вспоминал ужасные внутренние сражения, развязанные восстанием Фронды. Период влияния кардинала Мазарини закончился, и народный дух питался слухами о воодушевляющих перспективах и высших надеждах… Весь город с тревогой ждал улучшений в области общественных отношений и создания новых организаций.

В этот день пополудни, разделяя всеобщую радость, двое молодых людей прогуливались в коляске в окрестностях ворот Сен-Дени, в сутолоке старого города. Они обсуждали восхитительные волнения, произошедшие накануне.

Лёгкая коляска спокойно рыси чудесного нормандского коня, поводья которого величественно держал Сирил Давенпорт. Рядом с ним сидела молодая Сюзанна Дюшен, его кузина, на которой грациозно сидели изысканные одежды того времени. В маленькой коляске был положен чудесный букет азалий, только сорванных девушкой в саду Монмартра. Молодая пара предприняла эту прогулку ещё в полдень. Сюзанна захотела навестить две знакомые ей достойные семьи, чтобы возобновить старую дружбу. Она предавалась наиболее возбуждающим комментариям в компании своего кузена, который хоть и отвечал вежливо на её проявления внимания, но казался теперь необычно озабоченным, пока девушка беззаботно болтала об обычаях и ничтожных капризах всех времён:

— Мне не очень понравилось убранство салонов мадам де Шуази, праздник утратил шарм из-за всех этих разукрашенных и летающих украшений.

— Я не обратил внимания, — сказал Сирил, погружённый в свои размышления.

— Меня совсем утомили эти пересуды, у меня аллергия на злословие. Но, как обычно, мы не можем оставаться равнодушными к тому, что происходит в нашем социальном окружении, и поэтому мне захотелось побыстрее вернуться в покой нашего мирного Блуа.

И так как кузен не отвечал, она продолжила:

— Ты уже знаешь, как началась любовная авантюра короля?

— Нет.

— Людовик[2] не замечал скромную питомицу семейства Ле Блан среди женщин, которые посещали Двор, потому что его внимание было обращено на Генриетту[3]. Так началась их идиллия, но её невестка решила защитить свою репутацию и, чтобы отдалить любое подозрение, стала встречаться с королём в присутствии мадмуазель де Лавальер, которая была в тот момент в её свите. Если бы появились нескромные комментарии, можно было бы сказать, что Людовик посещает этот дом с тем, чтобы увидеться не с ней, а с девушкой из свиты. Именно из этой игры и возникла унизительная ситуация, которую Генриетта не ждала.

После короткого взрыва иронического смеха Сюзанна безжалостно заключила такими словами:

— Людовик безумно влюбился, и теперь мы имеем скандал, который стал поистине основным блюдом для прожорливого аппетита дурных языков. Ты, по всей видимости, не знал всех этих подробностей?

— Aх, — сказал молодой Давенпорт, выказывая пожелание сменить разговор, — я лишь знаю, что суверен женат на королеве.

— Ну что ты, Сирил! Бедная женщина всего лишь жертва испанской политики.

Тем не менее, видя, что молодой человек молчит, Сюзанна решила затронуть другую тему социальной критики, привлёкшей её внимание, и она спросила у него:

— Ты видел Генриетту на балу? Её приглашённые были скандально одеты.

Молодой человек выразил жестом скуку и ответил:

— Я почти не замечал их одежд.

— Но ты же танцевал все танцы.

Возобновив свои прерванные наблюдения, она продолжила:

— Генриетта ставит в неловкое положение всех нас, имеющих связи с островами. Я могу только сказать, что её темперамент мог бы быть другим, если бы у неё были принципы ирландского воспитания.

— Но бедная принцесса много страдала в детстве, — сказал Сирил, словно защищая её.

— Эти обстоятельства — не причина быть такой ветреной. Я думаю, что страдание должно служить в какой-то мере смягчению характера.

— Во всяком случае, — заметил молодой человек, — она замужем. Помнить о её отношении — обязанность её мужа.

— Ах, вот как! Не считаешь ли ты, случайно, что мсье Филипп[4] в состоянии навязать ей духовное воспитание, в котором она нуждается?

— Кто знает?

Ответ, высказанный тоном глубокого безразличия, завершил всякий спор на эту тему. Признав это, Сюзанна замолчала и воздержалась от каких-либо замечаний.

Элегантная коляска, возвращавшаяся с долгой прогулки, направилась к улице Барильри[5] на острове Ситэ. Давепорт на несколько минут остановился у торгового дома, а затем пустил замечательного коня рысью по старинной улочке Сен-Дени.

После долгого молчания девушка вновь заговорила, проявляя свою женскую заинтересованность:

— Ты хотел бы поехать с нами в театр Пти-Бурбон?

— Нет, нет; сегодня у меня нет желания видеть программу господина Мольера.

Коляска приближалась к мосту Сен-Мишель, связывавшему берега Сены.

Опускались сумерки, воздух был насыщен ароматами весенних первоцветов. Мягкий ветерок ласкал цветущие вершины двух больших деревьев неподалёку. Возможно, впечатлённый вызывающей красотой пополудня, одетого в небесно-голубые тона, молодой Давенпорт посмотрел на свою спутницу уже по-другому и сказал: — Сюзанна, дума моя полна не знакомых мне ощущений, которые я хотел бы разделить с тем, кто меня понимает. Я не хочу говорить ни о Дворе, ни о театре. Мне нужен обмен мнениями на духовные темы, которые выражают то, что я чувствую, я кем-нибудь, кто догадывается, что я могу испытывать. Что мне до приключений короля или комедии, которая соблазняет наиболее ничтожных?

Его спутница покраснела. Она незаметно сжала грудь, где тревожно забилось её сердце. Как долго она ждала этого момента в компании Сирила, чтобы вместе с ним измерить силу своей любви? Она восхищалась им с детства, он был для неё героем её женских сновидений, и ни для кого в семье не было тайной, что она имеет виды на супружеский союз с ним. Оба они родились в Ирландии, но её мать-француженка несколько лет назад заставила отца переехать жить на её родину. Однако Сюзанна никогда не порывала связи со своей родной землёй. Несмотря на трудности, свойственные её времени, она регулярно наведывалась в Ирландию.

Ей недавно исполнилось двадцать лет, а Сирилу — двадцать пять. Чем не благоприятный момент для осуществления этого возвышенного идеала? По правде, она всегда с тревогой ждала, что её кузен первым объявит о своей любви, чтобы с большей уверенностью ответить на свои планы построения счастья. Однако Сирил никогда не высказывался по этому поводу. Она же, со своей стороны, всегда старалась оправдать его сдержанность особенностью его темперамента. Будучи одновременно весёлым и откровенным, но и энергичным и импульсивным, он оставался сдержанным в своих словах. Редко он давал обещания, поскольку знал, что после данного слова придут обязательства, которые надо будет выполнять любой ценой.

Сюзанна часто анализировала все существующие возможности и кончала тем, что видела себя, скорее, в благоприятной ситуации. Впрочем, она была уверена, что её кузен, вернувшись