берег Евфрата, и держал свое войско в готовности к бою и походу. Предполагал, что вавилоняне направятся к городу Гирсу, в котором сейчас находился Римсина, заваривший эту кашу, а потом в Лагаш, Уруа, Нину — последние очаги мятежа. Я недооценил глупость и самоуверенность Самсуилуны. Разведка донесла, что передовой отряд его армии, колесницы кашшу, двигаются в сторону Гуабы, которая совсем не по пути к Гирсу.

77

На подвластной мне территории не так уж и много мест, где можно напоить большое количество людей и скота. Одно из них — пресное озеро примерно на полпути между Евфратом и Тигром, которое наполняется до краев во время половодья, а потом постепенно мелеет. Говорят, раньше никогда не пересыхало, но в последние годы редко дотягивает до месяца арахсамна (октябрь-ноябрь). Именно возле него и остановились на ночь кашшу, огородив свой лагерь колесницами, которых было около двух тысяч. Напоив лошадей и сильно понизив уровень воды в озере, отпустили их пастись, а сами остались на берегу, устроив пир. С громкими криками, которые слышны в полупустыне за несколько километров, они набивали животы мясом баранов и запивали финиковой бражкой, захваченными у аморейского племени амнанум, которое кочевало в этих краях, поставляя гуабцам скот, шерсть и кожи в обмен на зерно, финики, ткани… Нормальное было сосуществование. Мы к ним не лезли, они на наши поля не вторгались. Теперь племени, считай, нет. Кто-то погиб, кто-то убежал, спрятавшись в тростнике, а сотни две женщин и детей стали рабами. Кашшу держали их неподалеку от своего лагеря под охраной десятка воинов, которые тоже пьянствовали у своего костра.

Мы подошли к ним с разных сторон отдельными сотнями. Я был в той, которая должна отсечь кашшу от их лошадей, перебиравшихся, выкидывая вперед спутанные передние ноги, все дальше от лагеря в поисках травы. Нас встретили испуганным храпом, но со временем привыкли, перестали обращать внимание. Мы лежали на земле, ждали, когда выйдет почти полная луна. У каждого шлем обвязан белой лентой, чтобы отличаться от врагов. Время тянулось медленно. Доставали комары разных видов. Их здесь тучи, особенно рядом с берегом моря. Постоянно размазываю по несколько штук на лице, шее. Уже пальцы начали слипаться. Живу в этих краях более четверти века, а все никак не привыкну к кровососам. Холодное время года для меня — лучший период.

Воздух начинает светлеть, точнее, наливаться серебром, создавая атмосферу черно-белого фильма. Я жду, когда темные силуэты лошадей становятся хорошо различимыми.

— Давай, — толкаю я локтем лежавшего рядом воина.

Он издает крик канюка, похожий на гнусавое мяуканье. Этого представителя ястребиных будут называть туристическим орлом, потому что неподкованные люди принимают за более грозного пернатого хищника. Сигнал через непродолжительные промежутки времени дублируют воины из других отрядов. Сигнал удаляется в обе стороны от нас.

Я встаю, иду в сторону вражеского лагеря, где пир давно закончился, все спят. Часовых нет. Кого бояться на открытой равнине им, таким грозным парням с гор⁈ Вскоре в той стороне, где держат рабов, раздаются крики, звенит оружие. Я перехожу на бег и слышу слева, справа и позади себя топот ног своих подчиненных. На флангах даже обгоняют, хотя я запретил делать это.

Кашшу начали просыпаться, будить соратников. Кое-кто даже успел приготовиться к бою. Они слышат шум бегущих в их сторону людей, видят силуэты, но ведь живые должны кричать, а эти, за редчайшим исключением, приближаются молча. Наверное, это страшно до жути. И кашшу сами начинают орать, чтобы подбодрить себя.

Я приближаюсь к первой группе человек из восьми, стоявшим за колесницами, повернутыми боком ко мне. Переступаю через дышло одной из них, принимаю на щит два дротика, делаю еще шаг и разваливаю саблей круглый кожаный щит, которым закрывались от меня, и следующим движением располосовываю тело от ключицы вниз под углом. Жертва жалобно взвизгивает и падает набок. Бронзовый наконечник копья со скрежетом скользит по моему округлому шлему. Я отсекаю руку, которая его держит, и тут же бью по правому боку стоявшего рядом, собравшегося уколоть моего соратника, подоспевшего на помощь. Дальше просто секу всех подряд, кто не имеет белую повязку на шлеме. Впрочем, на многих кашшу и шлема нет, как и панциря. Они отступают по склону к воде. Кто-то даже пытается перебраться на противоположный берег озера, но воды все еще много, мне с головой, наверное, а недомеркам-кочевникам хватит утопиться. Плавать они не умеют, поэтому возвращаются в бой, стараясь прорваться. Я иду по склону вдоль воды и убиваю их по одному. Воевать в пешем строю умеют плохо. Редко кто защищается группой. Я расправляюсь с состоящей из четырех человек, после чего поднимаюсь по склону к тому месту, где вечером горели костры и пировали кашшу. Там везде валяются тела. Одно издает хрипящие стоны. Коротким ударом по шее прекращаю его мучения.

Нахожу костер, возле которого осталась большая охапка тростника. Разворошив ногой, обутой в сапог, пепел кострища, чтобы открылись не дотлевшие, серо-красные угольки, сдвигаю на них легкие стебли, которые шуршат задорно, будто впереди что-то забавное. Появляются робкие язычки пламени, которые быстро перебегают с одного сухого длинного узкого ланцетовидного листа к другому. Вскоре пламя охватывает стебли, которые начинают потрескивать. Огонь освещает меня, стоящего рядом с костром. Теперь я виден издалека. Со всех сторон ко мне сходятся воины, все еще не растерявшие горячку боя. Когда их собирается много, я поднимаю саблю над головой и рычу первобытно, нутряно, как это делали мои предки сотни веков назад. Воины вторят мне — и этот грозный, протяжный рёв разносится над полупустыней, распугивая всё живое.

78

Утром собирали трофеи, довольно богатые. Во всех колесницах везли награбленное в захваченных городах. Поскольку места мало, брали только самое ценное, легкое или занимающее мало места: золото, серебро, бронзу, драгоценные камни, дорогие ткани… Колесницы, сцепив по несколько штук, отправили в Гуабу. Самые лучшие оставим себе, самые плохие разберем на запчасти, а остальные продадим, если найдутся покупатели. Так же поступим и с лошадьми. Рабов отпустили на волю.

Одному из них, юноше лет тринадцати со смышленым лицом, я дал задание:

— Мои люди отвезут тебя на колеснице к лагерю вавилонян. Скажешь, что я послал тебя к Самсуилуне. Когда приведут к нему, передашь мои слова: «Отец, наемники-кашшу в нарушение твоего приказа вторглись на мою территорию. Я их наказал». После чего возвращайся к своим.

Я был уверен, что это именно шакканакку Вавилона послал их, но давал ему возможность отступить без потери лица.

По моему