— Как именно? — поинтересовался Кудузулуш.

— Так, чтобы колесницы не смогли ездить, — ответил я. — На месте покажу. Прикажи своим людям взять много лопат и мотыг.

Долину я уже подобрал, когда шел на соединение с армией эламитов. С собой взял четыре сотни баирумов и шесть сотен молодых редумов, включая отряд ровесников сына под его командованием, чтобы получили боевой опыт. Заодно Илимаилум познакомился с зятем Кутирнаххунте. Личный контакт между будущими правителями очень важен. Дальше они будут принимать решения, основываясь на впечатлениях, появившихся во время общения. Парни проводили вместе много времени. Суккаль-мах Кудузулуш не мешал этому, хотя, судя по выражению его лица, ожидал, что я приведу намного больше воинов. Тысяча, по его мнению — это чисто символическое участие. Он не догадывается, что собираюсь я воевать не количеством, а умом, точнее, накопленным к тому времени опытом. Остальные полторы тысячи редумов охраняют Гуабу. Если вдруг припрется Самсуилуна, мой тесть Нидиттума пришлет гонца. Им надо будет продержаться до моего возвращения, что за отремонтированными и подновленными крепостными стенами не так уж и сложно.

Главным было заманить кашшу в эту долину. Этим занялись эламитские дипломаты. Они, зная слабые места своих врагов, а именно заносчивость и вспыльчивость, сумели раззадорить, разжечь ретивое. Мол, если не трусы, приходите, сразимся. Кочевники обиделись и повелись.

Мы прибыли на место сражения на два дня раньше и за это время успели нарыть и замаскировать несколько нешироких и неглубоких канав с вертикальной дальней от врага стенкой, только чтобы колесо застревало, и в разных местах перед ними небольших ямок, чтобы проваливалась и ломалась лошадиная нога.

Первым появился небольшой отряд колесниц, с полсотни. Увидев, что мы расположились в долине, достаточно длинной и широкой, лучше для них не придумаешь, умчались к основным силам, которые прибыли к вечеру и устроили свой лагерь на противоположном ее конце, километрах в двух от нас. Было их меньше раза в три, если не в четыре. При этом вели себя уверено, не сомневались, что победят. Видимо, сказывались пассионарный заряд и предыдущие победы над превосходящими силами противника. Ночью жгли костры и, наверное, напившись вина, хором орали песни. Типичное поведение армии-победительницы.

Эламиты это почувствовали и приуныли. На рассвете они передвигались тягуче, как осенние мухи. Даже суккаль-мах Кудузулуш усомнился в возможности победить врага, хотя старался не показать это.

Тут я и выдал ему жесткий антикриз:

— Объяви своим воинам, что те, кто сомневается в нашей победе, могут уйти домой, спрятаться под подолы жен. Мой отряд и без них справится.

Родственник напрягся так, будто получил оплеуху.

— Сделай, как я сказал, — спокойно потребовал я и объяснил: — Твоим воинам нужен заряд гнева. Пусть разозлятся на меня, а потратят на врага.

Пока суккаль-мах Кудузулуш доносил мои обидные слова до своих подчиненных, мой отряд занял заранее отмеченное место в центре будущего построения нашей армии. Оно было метрах в двухстах от главной канавы, которая тянулась поперек долины от края до края. Замаскировали ее, как сумели. Я видел, но, может быть, потому, что знал, где находится. Кашшу не догадываются о существовании ловушки, иначе бы не пришли сюда.

Вскоре слева и справа от нас встали эламитские отряды тяжелых пехотинцев. На моих воинов поглядывали со смесью злости и обиды. Надеюсь, стычек не будет. Во-первых, я приказал своим воинам ни в коем случае не отвечать на оскорбления и угрозы; во-вторых, между отрядами разрывы метров сто шириной, через которые вперед выдвинулись легкие пехотинцы, расположившись на половине пути между нами и канавой.

Обычно сражение стараются начать как можно раньше, пока прохладно. Кашшу не спешили. Им надо было привести лошадей с выпаса, запрячь. Да и уверены, видать, что справятся с нами быстро, до того, как начнет припекать солнце. Они развернулись во всю ширину долины. Всего тысячи три-четыре колесниц, точно не могу сказать, слишком много их. Никакого строя, но на флангах больше. Как предполагаю, для охвата наших и удара в тыл. Поехали со свистом и криками, разгоняясь по мере приближения к нам и поднимая все больше светло-коричневой пыли. На подходе скорость была километров двенадцать в час. Эта несущаяся волна грохотала, орала, свистела и казалась неудержимой. Даже у меня, повидавшего много, холодок пробежал по позвонкам. Представляю, как страшно тем, кто ни разу не видел такое, а еще больше тем, кто раньше огребал от кашшу. По мере приближения к нам, среди кашшу то там, то там падала лошадь, угодившая ногой в ямку, разворачивая или опрокидывая колесницу, на которую налетали другие, и в волне образовывалась выемка, быстро затягивающаяся.

Наши легкие пехотинцы выпустили по несколько стрел и камней, поразив лошадей и выведя из боя несколько колесниц, а потом драпанули в просветы между отрядами. Это был самый ответственный момент. Я опасался, что эламитские тяжелые пехотинцы испугаются и побегут за ними. Перед сражением проинструктировал своих редумов, чтобы стояли крепко, что справимся и без эламитов, но полной уверенности у меня не было.

Волна катилась-катилась и докатилась до канавы. Вот тут-то и началось самое интересное. Давненько я не видел, как летают люди без крыльев и прочих приспособлений. Многие возницы и лучники, вылетев из колесниц, проделали это с разной степенью умения планировать. Сзади на них налетали другие. Получилась неплохая такая себе куча мала. Зрелище было настолько захватывающее, что мои подчиненные не сразу прореагировали на мой приказ.

— В атаку! — скомандовал я и первым побежал трусцой к свалке из коней, людей и колесниц.

Мой отряд после заминки последовал за мной, причем многие обогнали, хотя я запрещал это делать. Перед началом сражения разбил редумов на тройки, но и это вылетело у них из головы. Каждый нападал вместе с теми, кто оказался рядом. Я сперва отсек голову сидевшему на земле вражескому воину, который никак не мог прийти в себя после полета и падения. Затем протиснулся между испуганными, ржущими от страха и/или боли невысокими лошадьми желто-бурой и грязно-желтой масти и со стоячими, как у тарпанов, гривами и посек несколько возниц и лучников. Только один попробовал оказать сопротивление, размахивая чем-то средним между вогнутым шумерским мечом и египетским хопешем. Сперва отсек ему руку, державшую оружие, а потом раскроил от левой ключицы к грудине ламинарный доспех из кожаных продольных полос. Обогнув сцепившиеся колесницы, убил двух лучников, стрелявших, стоя на земле. Один выпустил стрелу мне в лицо, но она соскользнула по прозрачному щитку и полетела