Шрифт:
Закладка:
Рискованные ходы
Еще одним «эксцентричным ходом» Лихачёва стала книга «Смех в Древней Руси», которую маститый академик написал в соавторстве с более молодыми коллегами — Александром Панченко и Натальей Понырко. Оказалось, что Лихачёв — не только мэтр, которого трудно представить без аккуратно повязанного галстука, но и увлеченный исследователь, не потерявший студенческой дерзости. Без таких трудов наука мертва. Эту книгу и публикации, которые ей предшествовали, читали даже те, кто никогда в научную литературу не заглядывал. Его союз с Панченко казался противоестественным. Сдержанный Лихачёв — и безудержный, бурно артистичный, расхристанный Панченко, в значительной степени состоявший из парадоксов и блистательных провокаций. Вот уж кто знал ленинградские рюмочные не хуже, чем библиотеки и книжные лавки. Но они впряглись в одну повозку — и вышла удалая поездка.
Много лет Лихачёв возглавлял коллектив самой уважаемой в стране книжной серии — «Литературные памятники». Как правило, в ролях составителей и комментаторов там выступали маститые остепененные учёные. Но однажды Лихачёв разговорился с увлеченным человеком без титулов — с обыкновенным автором документальных фильмов, почти не публиковавшимся. Это был Вячеслав Лопатин, и он предложил академику издать в «Литпамятниках» письма Суворова. Лихачёв сразу увидел: перед ним — прирожденный исследователь. Очень скоро книга вышла в свет, и лопатинские комментарии в наше время признаны классикой жанра.
Несмотря на регалии и осторожность в политических высказываниях, ленинградские власти относились к Лихачёву настороженно. Видели в нём «чужака». А он, не связываясь с диссидентами, сохранял независимость в своей епархии — в мире Древней Руси, и лёгкий налет опальности придавал ему обаяния в студенческой среде.
Он по-прежнему время от времени писал и в лёгком жанре. Одна из таких лихачёвских книг почти сразу после публикации вошла в школьную программу. Это «Письма о добром и прекрасном», в которых академик рассуждает о воспитанности и хорошем тоне, о патриотизме и понимании культуры. Его «истины» многим казались банальными, элементарными. Но как важно высказывать именно такие мысли! А простоты и банальности Лихачёв не избегал никогда — как композитор не избегает самых простых созвучий. «Умная доброта — самое ценное в человеке, самое к нему располагающее и самое, в конечном счёте, верное по пути к личному счастью», — это один из законов Лихачёва, который, по-моему, пользителен во все времена.
Всенародный филолог
Была в то время популярнейшая телепередача — «Встреча в Останкине». Героями этих двухчасовых выпусков становились писатели, режиссеры, актёры, иногда — учителя и учёные. За два часа перед миллионами телезрителей раскрывался замечательный человек. В 1986 году, героем такой встречи стал академик Лихачёв — новоиспеченный Герой Социалистического Труда. Это случилось в самом начале горбачёвской перестройки, когда ещё не началось «колебание основ» — и Лихачёв воздерживался от сиюминутных оценок. Просто держался свободно, и изящно изъяснялся без официозной, поднадоевшей демагогии.
Такие встречи не обходились без «нахальных» вопросов — возможно, этого требовала драматургия. Лихачёву достался такой: «А вы чувствуете себя старым?» Он ответил молниеносно и очень серьёзно:
— Чувствую. Когда мне об этом напоминают. А когда мне об этом не напоминают, я себя старым не чувствую.
Зал охнул и восхищенно рассмеялся. Первоклассный профессорский юмор.
Многим запомнилось и такое определение Лихачёва, сказанное в тот вечер: «Интеллигентом нельзя притвориться». Эта идеалистическая формула, увы, действует далеко не всегда, но академик верил в неё.
Он стал, пожалуй, единственный в Советском Союзе учёным-филологом, которого знала вся страна. Лихачёва полюбило телевидение, полюбили кинодокументалисты. Он со вкусом рассказывал о пригородах Петербурга, об уникальных парках и садах.
Многие относились к нему ревниво. И некоторые московские коллеги (конкуренты!), и те, кого раздражала подчеркнутая корректность и элегантность академика, его подчеркнуто безупречные манеры, и те, кто почему-то отождествлял Лихачёва с реформами Ельцина… Историк литературы, филолог, он никогда не занимался политикой и полагал, что она должна занимать скромное место в жизни человека, профессионала. В то же время он не был бунтарём и всегда сохранял лояльность к действующей власти. Это тоже позиция профессионала, который более всего дорожит своей работой и не рискует ею. «Не тронь мои чертежи», — это легендарное восклицание Архимеда, обращённое к римским завоевателям Сиракуз, стало для Дмитрия Сергеевича одним из правил жизни. А пропустить его книги, изучая древнерусскую литературу или историю Древней Руси, невозможно.
Поговаривали, что он занимал чье-то чужое место, потому что был удобен властям — корректный, подтянутый, истинный интеллигент старого закала. Просто он, в отличие от иных коллег, никогда не держался как пророк, хранитель тайного знания и поставщик сенсаций. Считал это дурным тоном — как и всклокоченную прическу или лекцию с «фигами в кармане». А по истинному вкладу в науку ничуть не уступал любому из «властителей гуманитарных дум».
Слава дуайена
Он не ждал такой славы, не собирался становиться «главным интеллигентом страны». Но не отказался от предложения возглавить Советский фонд культуры, получивший тогда немалые средства и полномочия. В этом славном ведомстве «первым министром» был опытный партийный руководитель Георг Мясников, а королевой — Раиса Горбачёва, жена генерального секретаря ЦК КПСС. Одним из главных дел фонда Лихачёв считал издание журнала «Наше наследие», который выпускали на невиданном для тогдашних времен полиграфическом уровне. Избрали Лихачёва и народным депутатом Верховного Совета СССР — того самого, за прениями которого следила вся страна, не отрываясь от телевизоров. Академик стал дуайеном этого форума. Отныне ему, не считаясь с возрастом, приходилось чаще путешествовать между Ленинградом и Москвой. Надо признать, что горбачёвскому парламенту не удалось успешно заменить партийную вертикаль власти и спасти государство. Начинались смутные времена, к которым Лихачёв относился с опаской — как свидетель 1917 года и Гражданской войны. На съезде он заступался за культуру. Не за властителей дум, а за «рядовых»: «Нынешней учительнице не хватает средств к существованию и к тому, чтобы более или менее прилично одеться. Вы скажете, откуда взять деньги, чтобы повышать уровень жизни людей, чьи профессии обращены к человеку, именно к человеку, а не к вещам. Я реалист. Рискуя нажить себе врагов
