Шрифт:
Закладка:
Потом отец три года работал в советском постпредстве в Берлине — до прихода к власти нацистов, и в воспетый лучшими поэтам того времени Институт философии, литературы и истории — ИФЛИ — Ирина Антонова поступала, уже владея несколькими иностранными языками. Правда, в конце 1941 года ИФЛИ объединили с МГУ — и заканчивала она уже университет. Но между поступлением и дипломной работой о Паоло Веронезе была война. У студентки Антоновой был любимый литературный герой — Андрей Болконский, и, конечно, она стремилась защищать Родину. Она окончила курсы медсестер, в сержантских погонах служила в госпиталях — на Красной Пресне, на Бауманской. Днём штудировала учебники, слушала лекции, сдавала зачеты, а ночами бинтовала бойцов, помогала врачам. «Я не была на фронте, но через одного мальчика я увидела войну. После ампутации он лежал в люльке и просил: «Сестра, отгоните муху, отгоните муху…» Никаких мух не было. Но я делала вид, что отгоняю их», — вспоминала Антонова.
Ученица Виппера
Из учителей Ирины Александровны нельзя не назвать одного — Бориса Робертовича Виппера. Потомственный учёный, сын выдающегося историка, он по сути создал советскую школу исследования западноевропейского искусства, которое так увлекало Ирину Антонову. Виппер читал лекции в ИФЛИ и МГУ а, кроме того, возглавлял научную часть музея имени Пушкина. Такие профессора стали связующим звеном между русской наукой Серебряного века и «военным» поколением студентов, к которому относилась Антонова. Она даже говорить научилась «в стиле Виппера» — так, чтобы каждый тезис содержал несколько пластов смысла, но не нарушал элементарной логики. Искусство — великая тайна, но разговор о нём должен быть ясным, а не туманным. Ни Виппер, ни Антонова никогда в этом не признавались, но мы сегодня может это сказать: они, вслед за великими художниками, сумели прочувствовать, разглядеть закон золотого сечения. И это знание помогало им не только в исследованиях, но и в жизни.
Ирина Антонова
Когда Ирина Александровна писала дипломную работу, перед ней стоял выбор. Общество культурных связей с заграницей — или музей на Волхонке. Первое — престижнее, но в музей её приглашал Виппер… В апреле 1945 года Антонова стала научным сотрудником отдела Запада (ныне — отдел искусства старых мастеров). С 1949 до 1953‐й музей жил в чрезвычайном режиме. Там располагалась экспозиция «подарков Сталину», которые поступали со всего мира к семидесятилетию «лучшего друга музейщиков».
Но в то же время — в музей возвращались картины из эвакуации, а ещё — картины из Дрезденской галереи, спасенные от гибели в разрушенном бомбежками городе. В 1955 году Советский Союз вернул дрезденцам все их шедевры, включая «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля, а также полотна Веласкеса, Рубенса, Рембрандта. Аналогов этому нет ни в истории музеев, ни в истории войн. Во всех величайших галереях мира выставлены в том числе и боевые трофеи — картины, скульптуры, реликвии, доставшиеся французам, англичанам, американцам в результате крупных катаклизмов. Ирина Александровна всегда помнила, что в Дрезденской галерее много лет висела табличка с благодарностью Красной Армии за спасение сокровищ коллекции. Висела — а потом исчезла.
Ирина Александровна участвовала и в подготовке поворотной для «оттепельного» поколения выставки Пабло Пикассо в 1956 году, когда перед открытием писатель Илья Эренбург успокоил тысячную толпу, воскликнув: «Товарищи, вы ждали этой выставки двадцать пять лет, подождите теперь спокойно двадцать пять минут».
Спасённые витражи
Антонова не занимала никаких административных должностей, занималась только искусством, научной работой. Но в феврале 1961 года всё тот же Виппер предложил ей возглавить Пушкинский музей. На Волхонке началась эпоха Антоновой. И, конечно, пришлось заниматься не только выставками, каталогами и исследованиями, но и ремонтом. А значит — ходить по кабинетам, где просителей не всегда встречают дружелюбно. Но тут сказался дипломатический талант Ирины Александровны: она умела находить нужный тон для разговора с самыми занятыми людьми страны. Помогало и то, что она не считала себя небожительницей, а «их» — бездушными функциями. «Кукиш в кармане не держала, не приемлю его принципиально», — признавалась Ирина Александровна.
После войны музейную крышу с витражами отреставрировали не лучшим образом. «Протечки» — это слово частенько звучало в кабинете Антоновой. И однажды она решилась написать председателю Совета министров Алексею Косыгину: «Надо спасать музей!» Как ни странно, он ответил незамедлительно: «Не дать разрушиться, срочно принять меры», — и начался основательный ремонт шуховских витражей. Музей стал уютнее и светлее, а главное — исчезли испарения, опасные для экспонатов, для уникальных интерьеров.
Увидеть Джоконду
Перекрытия, маляры, ухоженный дворик, новые помещения, превратившие Волхонку в музейную улицу — всё это, конечно, важно. Но главное — это всё-таки необычные выставки, фестивали, учебные программы, которые придали музею узнаваемое «лица необщее выраженье» и воспитали несколько поколений искусствоведов и просто неравнодушных людей, которые никогда не забудут уроков Ирины Антоновой.
В мае 1971 года в Москве с немалым размахом прошла генеральная конференция ИКОМ (Международного совета музеев). В СССР тогда много говорили о разрядке напряженности в мире — и контактам с иностранными коллегами придавали серьёзное значение. Но чтобы всё не ограничилось «показухой», требовались инициативы, требовался талант. По предложению Ирины Александровны 18 мая, день открытия конференции, объявили Международным днём музеев. Его отмечают и в наши дни. Ирина Антонова подарила коллегам праздник! Но главное — в жизни музея стало больше интернациональных проектов.
В 1974 году, узнав, что знаменитое творение Леонардо да Винчи — «Джоконду» — выставляют в Японии, Антонова решила привезти этот шедевр в Москву: «Я страстно хотела, чтобы у нас в стране её увидели». С этой идеей она пришла к министру культуры СССР Екатерине Фурцевой — и та ответила несколько самонадеянно, но в своём наступательном стиле: «Французский посол в меня влюблен. Попробуем — может быть, он сумеет убедить своих…» И получилось! Только французы поставили условие, что витрина «Моны Лизы» должна состоять из пяти слоев стекла. И надо же такому случиться, что когда картину устанавливали в Пушкинском музее, лопнуло три стекла… К счастью, его заказали с солидным запасом — и все условия удалось соблюсти. Советские люди, у которых было совсем немного возможностей побывать в Париже, готовы были по семь часов выстаивать в очереди, чтобы увидеть улыбку Джоконды. Это воспринималось как чудо. За полтора месяца около 300 тысяч человек побывали на этих гастролях одной картины… Это был последний
