Джон Кеннеди в специальном заявлении, посвященном космическому полету Гагарина, заявил: «Нам понадобится время на то, чтобы догнать конкурентов. И можно предположить, что нас будут ждать и некоторые другие неприятные новости, прежде чем ситуация улучшится». Неприятные новости! Надо признать, что советские политические лидеры никогда не опускались до таких формулировок, комментируя научно-технические достижения США. Уже тогда в Вашингтоне сформировалась концепция «американского мира», и признавать свои поражения им было больно. Скрыть эту боль не мог даже дипломатический протокол.

В американской прессе полюбили страшные картинки с серпом и молотом вместо звёзд в потемневшем от ужаса небе. Космос надолго стал самым выразительным символом «русской угрозы». С высоты над миром нависла огромная фигура большевика, который, казалось, готов немедленно сокрушить мир капитала.

В Советском Союзе космическую победу преподносили без милитаризма, совсем напротив. Идеологическая подкладка выглядела так: путь к звёздам начался в октябре 1917 года, с декретов о земле и мире. Мы защитили социализм в 1941 − 45‐м и теперь вышли на прямой путь к коммунизму, который напрямую связан с мощным техническим прогрессом. Воспевалась простота наших героев: путь от деревенского мальчишки до звёздных вершин. Подчеркивалось, что космические достижения принадлежат не одной стране, а науке, а значит, всему миру. И это стало ещё одной причиной нашей победы — не только в космической гонке, но и в информационной битве.

Прошли десятилетия — и стало окончательно ясно, что всерьёз осваивать космос можно только «всем миром». Так и происходит на современной Международной космической станции. Но разве можно забыть, что первый человек, преодолевший земное притяжение, говорил по-русски и был нашим соотечественником, одним из нас? С него пошёл отсчёт истории пилотируемой космонавтики, и с течением веков важность этого открытия только возрастёт: невозможно представить себе будущее без изучения вселенной. А мы ещё в давние годы пели: «Улетая в дальний космос, обещали мы, что на Марсе будут яблони цвести». Будут. Снова сыграет кредо Сергея Королёва: «Я люблю фантастику в чертежах». Не остановится скоростной экспресс прогресса. Правда, в последнее время нас тянут несколько в другую сторону, но, вечные оптимисты, мы и это преодолеем.

…А Никита Хрущёв, которого невозможно отделить от всенародных космических подвигов, всё-таки был прав, когда, в ответ на предложение присудить Нобелевскую премию учёному, который запустил на орбиту первый искусственный спутник Земли, ответил: конструировал спутник весь советский народ, а взлетной полосой для него стал социализм. Даже если это легенда (хотя именно о таком ответе вспоминает сын первого секретаря), то легенда красивая и правильная. Всенародное открытие, всенародная победа — это самое дорогое. Именно так и ощущали в Советском Союзе космический прорыв. И не зря носили на руках первых космонавтов. Они были лучшими сынами нашей страны.

Пётр Капица. «Наука должна быть весёлая»

9 июля 1894 года в Кронштадте родился Пётр Леонидович Капица — один из самых ярких учёных ХХ века. Личность на все времена, оставившая потомкам немало открытий и ещё больше загадок, что не менее важно для учёного…

Он из Кронштадта

Его отец, русский дворянин с сербскими корнями, был военным инженером, он возводил фортификационные сооружения на Балтике, дослужился до генеральского чина. Мать — урожденная Ольга Иеронимовна Стебницкая — посвятила жизнь изучению русского фольклора.

В детстве будущего академика исключили из гимназии — за слабые успехи в латыни. Капица вообще не отличался прилежанием и не любил ощущать над собой начальственную руку… Он продолжил образование в реальном училище, где чувствовал себя свободнее. Тогда он уже понимал, что посвятит себя физике: Пётр с детства увлекался механизмами. Умел не только разобрать, но и собрать часы, и всю жизнь гордился этим навыком.

Потеряв статус гимназиста, он, по тогдашним правилам, лишился возможности поступать в университет. В 1912 году Капица стал студентом электромеханического факультета Петербургского политехнического института. Собирался стать инженером-электриком, а может быть, и исследователем. В Политехническом он обрел учителя с большой буквы — физика Абрама Фёдоровича Иоффе, которого называли «папой» многие выдающиеся советские учёные. Этот солидный господин умел общаться с молодыми, задиристыми исследователями одновременно и покровительственно, и уважительно. Создавал атмосферу увлекательной творческой работы. К тому же в этом коллективе Капица стал почти знаменитостью. За питомцами Иоффе следил даже сам Максим Горький…

Когда началась Первая мировая, несколько месяцев Капица провел на фронте. Он стал водителем и механиком санитарного отряда Всероссийского союза городов — общественной организации, которая помогала российскому правительству в организации медпомощи на фронтах. Друзья вспоминали, что он был настоящим смельчаком. Много раз мог погибнуть. Но вернулся с фронта невредимым. Конечно, он вернулся к науке, в семинар Иоффе. Его не отвлекла от неё и революция. Он успел получить диплом и стал преподавать. «На лекциях мы и сами учимся. Даже самые нелепые вопросы, которые задают студенты, заставляют с совершенно новой точки зрения взглянуть на то явление, к которому подходим всегда стандартно, и это тоже позволяет творчески мыслить», — говорил Капица. Даже из этих слов ясно, каким необычным лектором он был.

Капица стал одним из самых ярких сотрудников института Иоффе — хотя там собрались будущие гении. Есть картина Бориса Кустодиева, запечатлевшая молодого талантливого исследователя рядом с другим будущим нобелевским лауреатом — Николаем Семёновым. Эта картина — метафора научного поиска. И создал её Кустодиев в 1921 году, когда ещё не утихла канонада гражданской войны. Для Капицы это были трагические дни. Эпидемия «испанки» лишила его отца, двухлетнего сына, жены и новорождённой дочери. Молодой учёный пребывал в отчаянии. Но пытался вырваться из этого тупика… Он дни и ночи посвящал физике, а общаясь с друзьями, шутил, балагурил, принимал участие в шарадах. Элегантно и аккуратно одевался — так, что приятели удивлялись, где он в «переходное время» находит приличные костюмы… Однажды его и Семёнова привели в дом Кустодиева. Художник тогда страдал тяжелой болезнью позвоночника и почти не выходил на улицу. Но работал, устроив себе мольберт возле тахты. «Почему бы вам не написать портрет будущих знаменитостей?», — предложили ему Капица и Семёнов. Кустодиев сразу согласился: он увидел в этих молодых людях дух времени, в котором разруха сочетается с верой в науку: ей посвящают себя настоящие «аристократы духа». В качестве гонорара они вручили художнику мешок пшена — в то время это было поважнее денег. Получился портрет оптимистов. В глубине души они и были такими. Верили в собственные силы, в науку… Это и привлекло Кустодиева, который успел подружиться с учениками Иоффе. Портрет хранился в доме Капицы. Много лет спустя, когда