появился в Гуабе, в ней было много пустырей, особенно на окраинах. Теперь их выкупали или арендовали приезжие, не только беднота, но и состоятельные ремесленники. Если есть излишки еды, появляется спрос на промышленные товары. В городе стало больше ткачей, кожевников, красильщиков, гончаров, столяров… Я тоже приобрел пустырь рядом с каналом и обнес его дувалом, сделав там склад древесины, собираемой на постройку судна побольше. Запасы постоянно пополнялись досками и бревнами, которыми купец Апилсина расплачивался за ультрамарин. У меня были надежды, что займусь постройкой судна уже следующим летом, но морской бой с эламитами сильно подкорректировал эти планы. Один из главных источников пополнения древесины теперь был недоступен. Желание соваться на шлюпе в окрестности Льяна у меня пропало. Может быть, следующим летом смотаюсь в Дильмун и приобрету что-нибудь у купцов из Мелуххи. В это время года их уже там нет.

По моему совету шакканакку Нидиттума организовал рытье нового канала ниже по течению реки Тигр. Почва там была сильно засоленная и раньше не пользовалась спросом. Теперь проблема перешла в разряд решаемых. Богатые скинулись деньгами, продуктами или трудом рабов, благодаря чему приобрели, согласно вкладу, новые земельные участки рядом с рекой, а остальные были проданы или сданы в аренду любому желающему. Я тоже, выделив чечевицы и наняв рабочих на рытье канала, приобрел поле размером в один буру и рядом участок в три ику под финиковый сад. На холме ниже по течению реки и неподалеку от освоенных земель появилась деревенька, в которой построили дома бедные арендаторы и наемные работники. Вокруг города опять задымили костры для производства сыромолотого гипса. Спешили обработать поля до половодья, платили хорошо. Желающие заработать повалили к нам со всех сторон. Кое-кто из них решил остаться навсегда. В полусонной, особенно в холодное время года, Гуабе вдруг началась движуха на зависть столицам. Мой тесть расхаживал по городским улицам с видом вершителя судеб местечкового разлива.

37

Утром я раздавал наряды своим рабам и наемным работникам и, если повозка им не требовалась, отправлялся на ней на охоту. В противном случае брал с собой осла. У меня на шее теперь большая орава, и всем хочется кушать мясо, а не давиться бобами и лепешками. Цель добыть какого-то определенного зверя не ставил. Кто попадется, тому и буду рад.

Этим утром повозка не была нужна, потому что возили сыромолотый гипс на поля на арбе, запряженной волами, и я поехал на ней, чтобы забраться подальше от города, где никто не распугивает дичь. Небо заволокли темные тучи. В Нечерноземье из таких обязательно бы полило, а здесь возможны варианты, причем скорее нет, чем да. На всякий случай я надел кожаную накидку с капюшоном, изготовленную для морских путешествий.

Сперва проехал по полупустыне, покрытой пятнами зелени, для которой здесь холодное время года лучше, чем жаркое. Никто достойный моих стрел не попался. Повернул к густым и широким зарослям тростника, где всегда есть добыча. Еду себе, посматриваю по сторонам. Вдруг слышу в зарослях тростника кто-то, вроде бы, плещется, ломает с хрустом стебли и глухо рычит. Я остановился, слез с повозки, дав ослам возможность пощипать зеленую травку, приготовил лук и стрелы, воткнул перед собой копье в землю. Хруст ломающегося тростника постепенно смещался в сторону суши. Кто-то немалых размеров должен был выйти метрах в сорока-пятидесяти впереди меня.

Животное двигалось задом наперед. Только по темной кисточке на конце хвоста я понял, что это лев. Молодой самец лет двух-трех. Наверное, изгнан из прайда вожаком, как конкурент. Вытаскивал он из зарослей тростника небольшого, молодого дюгоня. Зачем-то этот ластоногий оказался на мелководье, где и стал добычей крупного хищника. У него вкусное мясо, напоминает телятину. У льва губа не дура, но и у меня тоже.

Я подождал, когда он вытянет добычу из тростника и подставит мне переднюю часть своего приземистого тела. Первая стрела попала ему в район сердца. У львов оно маленькое для такого размера и веса, причем у самцов процентов на двадцать меньше, чем у самок. В бегуны на длинную дистанцию не годятся. Лев выпустил дюгоня и подпрыгнул, издав странный звук — смесь грозного рёва и истерики. Вторая стрела воткнулась в его тело над передней левой лапой, когда приземлился. Хищник замер, решая, напасть на меня или убежать, поймал третью в грудь, клацнул зубами, перекусив тонкое древко у оперения. Следующая стрела попала в левый глаз. Лев протяжно заскулил, как щенок после пинка, опустился на брюхо и словно бы потянулся перед вечным сном. Я подошел осторожно, ткнул стальным наконечником копья в нос — одну из самых болевых точек у животных. Никакой реакции.

Повозку, запряженную ослами, я догнал метрах в пятистах от того места, где оставил. Животные мирно щипали траву, будто несколько минут назад не удирали со всех ног, услышав рев опасного зверя. Сперва шли на поводу спокойно, а как только учуяли запах хищника, впали в ступор. В таком состоянии они заводятся с толчка. Ударить надо ногой по яйцам, но не очень сильно. Их четверо, а ног у меня всего две. Я воткнул копье поглубже в землю, привязал к нему поводья, чтобы еще раз не гоняться за ослами. Со льва снял шкуру на месте. Везти его в селение не имело смысла, потому что в пищу сгодится разве что свиньям. Паразитов на нем была уйма. Даже интересно стало, где они раньше прятались, почему их не передавили? Шкура сдиралась тяжело, обрезал в нескольких местах. Мне она не особо нужна. Весила много. Такое впечатление, что тяжелее мяса и костей. Я закинул ее на повозку. Ослы сразу рванулись вперед. Воспользовался этим, подвел их к дюгоню. Этот весил немного за центнер. Затащить его на повозку оказалось той еще проблемой, потому что постоянно соскальзывал. Я уже подумал разрезать его на куски и выпотрошить. Все-таки затолкал и поехал в Гуабу. Ослы бежали резво, подгоняемые запахом львиной шкуры.

Оставил ее кожевнику, договорившись, что выделает шкуры, львиную и дюгоневую, которую принесут позже, за пять чаш чечевицы и две фиников. Пока выгружали первую, собралась вся улица. На льва аборигены охотятся только толпой, и то редко обходится без жертв. На дюгоней — с лодки по двое-трое: один гребет, а остальные метают дротики, когда животное вынырнет. Я умудрился в одиночку добыть два таких сложных трофея.

Ластоногого освежевали, выпотрошили, отдав кишки с недопереваренными, вонючими, морскими водорослями свиньям, которые набросились на них с радостью. Вырезали лучшие куски мяса для нас и родственников жены,