«Серьезный разговор» с Байкаловым так и не состоялся. Заходил ревизор Ипатьев к нему в служебный кабинет два раза и пытался прощупать его:

— Вот, товарищ Байкалов, слышал я, что начальник строительства у вас чуть-чуть консервативен? За старинку цепляется? Трудная это штука — переделка сознания людей!

— Святых людей, товарищ Ипатьев, я не встречал. Может быть, и у Андрея Ивановича есть свои недостатки. Но коммунист он честнейший, а как начальник строительства человек большого опыта. А вы скажите лучше, как подвигается у вас ревизия?

— Да я еще только осматриваюсь. Командировка у меня длительная, время терпит.

В другой раз в кабинете Байкалова находилась какая-то женщина. Высокая, с выгоревшими от солнца волосами, разделенными прямым пробором. Она ясными строгими глазами посмотрела на вошедшего ревизора.

— Ипатьев. Моя жена Ирина Сергеевна, — представил их Байкалов.

Штундель считал себя большим специалистом по общению с женщинами. Через несколько минут он уже уселся рядом с Ириной на маленьком диванчике, стоявшем в кабинете, и тут же рассказал ей уйму московских новостей. Потом стал участливо расспрашивать о местной жизни, о трудностях, о скуке в этой глуши.

— Одного не могу понять, Ирина Сергеевна, — говорил он, ласково поглядывая на четкий профиль женщины, — как это вы, интересная молодая женщина, можете мириться с этой обстановкой! Вам бы блистать! Ну как, например, можно жить без театра? Без филармонии? Без людных улиц? Без такси? В моем сознании это не укладывается! Мужчины — другое дело. Но женщины, да еще такие красивые, как вы...

Ирина Сергеевна не замедлила с ответом. Полушутя, полусерьезно она сказала, что у товарища Ипатьева очень отсталые взгляды. А может быть, он не в курсе дела? Не знает, что такое большая стройка? Что такое работа на стройке? Вот он говорит, что приятно ездить в такси, — так будет и здесь такси, можете быть уверены! И все будет!

Тут она перечислила только вкратце свои дела и обязанности. А потом стала восторженно рассказывать о КТМ, о тайге, о людях на стройке. Ипатьев еле от нее отделался!

Побывал Штундель и на тоннеле. Очень любезный по отношению к Березовскому и почтительный к Широковой, он накричал на завмага в присутствии массы покупателей, заявил, что «надо уважать рабочих», что «советская торговля — это вам не старая лавочка, пора бы уж понять»... Такой же нагоняй получила и буфетчица.

Доверительно поговорил с Игорем Ивановым. Намекнул, что Ирина Сергеевна, должно быть, ветреная особа: то с ним, то с другим...

Но говорил это Штундель задушевно, совсем-совсем дружески. И все-таки Игорь рассердился. Такой принципиальный молодой человек! Казалось бы, должна же мучить его ревность. У Штунделя был расчет именно на такие настроения мальчика. Но получилось совсем другое. Игорь Иванов возмутился до глубины души. Он так и взвился.

Странная психология! Штундель даже с удивлением слушал его. Ведь Штунделю было известно, что этот Игорь Иванов был влюблен в Ирину Кудрявцеву, она, кажется, тоже отвечала на его чувства. Что же произошло дальше? Ирина Кудрявцева вдруг вышла замуж за Байкалова. Да возьмите любое произведение мировой литературы. Как должен был поступить Игорь Иванов? Застрелить соперника, застрелить изменницу, а потом пустить и себе пулю в лоб — вот как порядочные люди поступают, по глубокому убеждению Штунделя. Он, исходя из этого расчета, и завел осторожный разговор с Игорем Ивановым. И что же он услышал? Игорь Иванов не только не хватается за пистолет, он первый встает на ее защиту и начинает петь ей дифирамбы!

— Откуда только вы такие сплетни собираете?! — возмущался Игорь. — Приезжий человек, а толкуете невесть о чем! Ирина Сергеевна! В народе, если хотите знать, Ирину Сергеевну, как никого, любят и уважают! Поменьше прислушивайтесь к сплетням, вот что!

— Благодарю за совет. Очень рад был с вами познакомиться.

Улыбка Ипатьева чем-то не понравилась Игорю. И вообще, если этот человек приехал ревизовать стройку, то почему он как-то недоброжелательно говорит об Ирине? Или это ему просто показалось?

А Штундель уже отошел от Игоря Иванова и направился к группе рабочих неподалеку.

Как ненавидел Штундель этого самоуверенного мальчишку, полного достоинства и сознания своей значимости! Как ненавидел Штундель Игоря именно в тот момент, когда мило улыбался ему и горячо пожимал его руку!

Штундель думал о своем состоянии, анализировал свои чувства:

«Есть враги социализма там, далеко, за рубежом. Они ненавидят лагерь социализма, слово «коммунизм» приводит их в ярость. Они придумывают страшные названия: «наступление коммунизма», «экспансия коммунизма», придумывают, чтобы напугать народы своих государств. А народы не пугаются. Народы хотят разглядеть истинное положение вещей сквозь дымовую завесу, выбрасываемую машинами клеветы и пропаганды. Да, — размышлял Штундель, шагая по тоннельному участку, — но те находятся вдали, им удобно и сподручно ненавидеть, а каково нашему брату, нам, заброшенным в самую гущу советской жизни, нам, парашютистам, сброшенным в глубокий тыл социалистической страны? Ведь иногда захлебываешься от ненависти, а приходится улыбаться, говорить любезности...».

И Штундель со злорадством поглядывал на отделку тоннеля, представляя себе, как все это взлетит в воздух, все вдохновение, все труды.

Штундель дорожил каждым часом. Вот он среди рабочих разводил турусы на колесах, незаметно вставляя в будто бы очень советскую патриотическую речь мелкие шпильки, замечания под соусом критики местного руководства. Разговаривая с инженерами, Штундель намекнул, что после его ревизии кое-кто полетит с места, произойдут кое-какие перемены, будут вскрыты кое-какие факты, о которых никто и не подозревает.

— Давайте все критические замечания, все полезные указания, не бойтесь все называть своими словами. Если угодно, — письменно или устно сообщайте мне, я позабочусь в Москве, чтобы ваши голоса были услышаны. Есть у вас бюрократизм? Будем изживать! Есть пренебрежительное отношение к нашей интеллигенции? Комчванство? Исправим и эти ненормальности!

В тот же вечер Штунделя навестил инженер Колосов. Он тщательно притворил за собой дверь, подозрительно посмотрел на темное окно, не вполне прикрытое занавеской, и наконец заявил, что он как советский гражданин считает своим долгом сообщить важное, как ему кажется, открытие, о котором следует рассказать в Москве.

— Садитесь, Вадим Павлович, — предупредительно пододвинул ему стул Штундель. Посмотрел на него загадочным взглядом и сказал: — Я вас слушаю.

— Дело в том, что я... — начал нескладно, торопясь и волнуясь, Колосов. — Мы играем по субботам в преферанс, большею