Возле этой станции располагался небольшой поселок в одну улицу, с домиками, один от другого на порядочном расстоянии, так как тут же размещались обширные сады и огороды, и лишь плетни сохраняли в какой-то мере вид обыкновенной улицы.

Некоторое время тому назад сюда приехали трое, сняли пустующую окраинную избушку и объявили, что они топографы и будут уточнять, где должна пройти высоковольтная линия.

Никого это особенно не заинтересовало. Пускай себе уточняют, теперь всюду строят, уточняют, намечают. Такое уж время.

Приезжие жили тихо, покупали молоко, яйца, иногда и курочку.

Это был Штундель с двумя своими помощниками.

В назначенное время они бродили вдоль насыпи и ждали прибытия поезда. И вот поезд прогрохотал мимо.

— Видал? — спросил один из них. — Посылочка нам выброшена. Идем заберем.

Труп был доставлен в избушку. Окна тщательно завесили, кроме того, поочередно дежурили на улице. Мертвеца раздели, оставили только в белье, да джемпер у Штунделя оказался почти такой же, поэтому не сняли и джемпера, а в форму железнодорожного служащего облекся Штундель.

— Тут у него пачка папирос в кармане джемпера. Достать? — спросил Мартын, обшаривавший карманы.

— Оставь, пусть там лежат. Не хватает еще нам счастья курить табачок покойника! — поморщился Штундель.

Труп спрятали в голбце, на льду. Долго и подробно изучали документы покойного, перетряхивая содержимое его чемоданчика и портфеля.

Паспорт. Командировочное удостоверение. Штундель взял с собой и профсоюзный билет Ипатьева, и аккредитив — все, что было при нем, вплоть до незначительных бумажек с упоминанием его фамилии, с указанием его должности и домашнего адреса.

— Я завтра еду, — распорядился Штундель, — но сяду в поезд не здесь, а на следующей станции. Теперь слушайте внимательно: на Лазоревую я прибуду десятого марта утром. Обратных поездов из Лазоревой, наиболее для нас удобных, два — в одиннадцать вечера и в два часа ночи. Двенадцатого марта — запомните, чтобы не спутать! — двенадцатого с одним из этих поездов я приеду сюда, на станцию Трубное. Значит, когда я буду здесь, Мартын?

Мартын, рослый человек с волосатыми черными руками, сказал, выговаривая слова с чуточку нерусским акцентом:

— Вы будете здесь или в два часа ночи или, если выедете с двухчасовым, будете под утро, в пять.

— Совершенно верно. И в том и в другом случав здесь у вас должно быть все готово к моему приезду, а именно: как стемнеет, вы отнесете мертвеца в кустарник с левой стороны от полотна железной дороги, если встать лицом к востоку, вы поняли? — к востоку, то есть лицом к Лазоревой, откуда я приеду. Вы запомнили там мостик? Вот около мостика и спрячьте покойника, и тогда уезжайте оба, сообщив о своем отъезде в поселке и уплатив за предоставленное жилище. Уезжайте совсем, здесь вам нечего больше делать. Понятно? Учтите, что будут повсюду искать убийц. Труп нужно сделать неузнаваемым, ну, это вы как раз сумеете сделать.

— Понятно. Будем сделать! — угрюмо пообещал Мартын.

— Что сделаю я? Выйду на этой станции и возле мостика разбросаю в беспорядке все вещи ревизора Ипатьева: портфель, бумаги, открытый чемодан, а покойника снова облачу в его одежду. Сначала обнаружат вещи, затем станут искать убитого и тотчас установят, кто он такой. А мы, друзья, будем уже на почтительном расстоянии. Мой добрый совет: постарайтесь все-таки не попадаться кому не следует на глаза еще долгое время. Будет розыск, будет судебная экспертиза. Сразу же приобретайте другие шапки, новые, но непременно ношеные, из комиссионок, пальто. Если у вас прически — стригитесь наголо. У тебя, Мартын, усы, сбрей усы. Вы народ опытный, не вас учить, но часто наш брат попадается из-за собственной небрежности. Ни одного неверного шага! Ни одного! Мы работаем, как саперы, и ошибаемся только один раз. С какой же стати? Не будем ошибаться!

Повторив все инструкции еще раз и путем вопросов установив, что его помощники все поняли, все запомнили и ничего не перепутают, Штундель больше с ними не говорил. Он заучивал имена, названия, подготовленные заранее характеристики некоторых работников Карчальского строительства, обдумывая, к кому какой нужен подход.

Это был испытанный и часто применяемый врагами метод: клевета на честных, активных коммунистов, дискредитация крупных специалистов и ученых, приносящих безусловную пользу государству.

Штундель обстоятельно готовился к предстоящему перевоплощению. Конечно, он постарается не совать нос туда, где совсем ничего не знает. Мелочи, непредвиденные мелочи могут подвести. Штундель закрывал ладонью паспорт Ипатьева и говорил:

— Разрешите представиться: Ипатьев Петр Тимофеевич, ревизор. У меня есть жена — Анна Ивановна Ипатьева, очень хозяйственная женщина. У меня трое детей: Инна и Люся — две дочурки — и мой наследник Владимир — Вовка, ему исполнилось шесть лет. Я живу по адресу...

Штундель злился. Из-за трех дней (а больше ему никак нельзя было оставаться!) приходилось запоминать множество самых разнообразных вещей: и бухгалтерскую отчетность со всеми этими дебетами, кредитами, авизо и пробным балансом, и тоннельное дело со всеми его «профилями», «сечениями», «грунтом», «подошвенной штольней», «штроссой», «калоттой», черт бы их побрал! Штундель даже запомнил на всякий случай, чтобы ввернуть мимоходом в разговоре, что первый тоннель построил царь Навуходоносор от царского двора к храму Ваала и что в России первый тоннель соорудил инженер Перрот.

Но Перрот Перротом, а Штундель отлично понимал, что вступает в смертный бой со всеми этими Байкаловыми и Кудрявцевы? Ничего! Как-нибудь обойдется! Что ж, познакомимся, товарищ Байкалов! Будем еще любезничать с вами и говорить вам пылкие речи...

Размышляя обо всех этих вещах, Штундель застегивал пуговицы железнодорожного кителя с несколько брезгливым чувством, так как вещи-то были, как ни говорите, с мертвеца.

Тупые физиономии его помощников беспокоили Штунделя: как бы чего не перепутали! И он не пожалел ни времени, ни сил, повел этих двух детин к линии железной дороги, к мостику, выбрал и указал густой кустарник, куда следовало спрятать труп.

— Конечно, через три дня наш ревизор будет не первой свежести, но нам на это наплевать. Пусть в этом разбирается судебная экспертиза! Если даже и докопаются потом, как что было, — наше дело сторона, мы в это время будем уже далеко, и нас это будет мало интересовать. Главное — эти три дня продержаться, чтобы без сучка, без задоринки!

Штундель страшно любил русские поговорки, словечки, присказки и часто щеголял ими: «Лиха беда — начало», «Тише едешь — дальше будешь», «Не заманишь калачом»...