другое дело, — остывая, вымолвил Агаян. — Мне бэспокоиться нечего. В финансовом отделе — полный порядок. Но вы уж выражайтесь точнее во избэжание недоразумения. А то у меня был случай: одна ничтожная личность предложила мне вроде как взятку.

— Вот как? — повеселел Штундель. — Ну и что же?

— Он бежал от меня, как заяц, четыре квартала и спрятался в киоске прохладительных напитков.

Штундель убедился, что лучше эту тему не затрагивать. Но у него была в запасе еще одна вещица, припасенная специально для Агаяна.

— Да, кстати, — с напускным равнодушием спросил Штундель, — вам знакома Мария Владимировна из Таганрога?

— Муся Кондратьева?! — вскричал Агаян, пока еще ничего не подозревая.

— Кланяется вам еще... Радам Ломидзе...

— Радам Ломидзе? Разве вы были в Рустави?

— Нет, дорогой, не был. Но в Москве о вас не очень-то хорошего мнения. Одни письма ваших красоток чего стоят! Вы, наверное, и не ожидали, что кое-кто из них уже успел пожаловаться. Быть отъявленным донжуаном и вести финансовые дела всей стройки как-то несовместимо. В письмах есть очень пикантные подробности о том, например, как вы пытались скрыться от обманутых вами женщин сюда, на стройку. Впрочем, и здесь...

— Что здесь?

— Нет, я отказываюсь все это повторять.

Манвел Агаян и не думал ни от кого скрываться, и добытые Штунделем сплетни давно никого не интересовали. И все же Агаян был расстроен, огорчен. Имена нескольких очень красивых и очень хороших женщин напомнили ему некоторые давние страницы его жизни. Но кто же это пачкает, грязнит его светлые воспоминания? О! Как он знает повадки клеветников, склочниц, озлобленных гадин, способных выдумать какую-нибудь небылицу и разносить ее на грязном подоле по всему городу, наслаждаясь горем, обидой, негодованием жертвы!

Выведя человека из душевного равновесия, Штундель подошел к главному.

— Послушайте, Манвел Вагранович... Сказать правду, мне и самому неприятно ворошить ваше грязное белье. Вы показались мне порядочным человеком. Но вообще-то чего я не наслышался о вас, сверх того сигналы к нам в министерство... Ужас! Как вы можете?! Но это, собственно, не мое дело, я просто по-дружески хотел вас предупредить. А есть у меня и просьба к вам: товарищ Агаян, помогите мне угомонить тех, кто покушается на авторитет человека, облеченного доверием партии и правительства! Я имею в виду Агапова.

— На Андрея Ивановича?! Давайте сюда этого мерзавца! — пылко воскликнул Агаян.

С души его точно сняли тяжелый камень. Значит все эти неприятные напоминания — только мимоходом? Странный все же человек этот ревизор! Сказал бы прямо: «Агаян, помоги нам выявить негодяя, который покушается на авторитет Андрея Ивановича». И все. Разве бы Агаян отказался? Разве бы Агаян промолчал?

— Склочники и карьеристы, товарищ Агаян, умеют неплохо маскироваться. А есть еще ротозеи, которые играют им на руку. Например, Байкалов. Говорят, ваш Байкалов довольно часто подменяет Агапова...

Агаян замахал руками:

— Байкалов?! Простите, но вас неверно информировали. Байкалов — замечательный человек!

— Замечательный? Тогда зачем же он, не понимаю, прикрывает своим авторитетом эту неудачливую летчицу?

— Какую летчицу? Вы, дэйствительно, набрали откуда-то сплетен и клеветы. «Летчицу»! Ведь это его жена!

— Помогите сплетни отсеять. Я, дорогой друг, обязанности ревизора понимаю широко. Наконец я, как коммунист, должен защитить честь начальника стройки Агапова. Вы, как я вижу, живете в облаках, не замечаете, что вокруг вас творится. Этот — замечательный, тот — безупречный. А я, например, не согласен, что Агапов устарел, что Агапов — «шляпа», как называет его эта ваша, тоже, по-видимому, замечательная...

— Кто же? Кто?

— Ирина Сергеевна, так, кажется, ее зовут? Словом, два медведя в одной берлоге не уживутся. Или Байкалова снять или Агапова перевести. Так, по-видимому, обстоит дело?

— Просто бред сумасшедшего! Вы, наверное, шутите! — захохотал Агаян. Вытаращил свои огромные, выпуклые, подернувшиеся слезой глаза и, ударяя себя толстой волосатой рукой по коленям, выкрикивал: — Хо-хо! «Два медведя»! «Не уживутся»! Да они — друзья, они душа в душу живут. Вы сами это увидите, если приглядитесь!

— Лучше вы, голубчик, приглядитесь. А мне что приглядываться. Я просто составил для себя беглое впечатление. Приеду из командировки — доложу, хотя вообще-то меня это не касается.

Манвел Вагранович перестал смеяться. Он полез в карман, достал огромный платок с фиолетовою каймою и стал вытирать им лицо. Так он что, не шутит, этот ревизор?!

— А вы, — продолжал Штундель, — если вы действительно советский человек, приглядитесь, вдумайтесь. Может быть, все сильно преувеличено, допускаю. Дай бог, как говорится. А если нет?

Агаян больше не находил слов, чтобы возражать. Выслушав еще несколько подобных «сообщений» о работниках стройки, Агаян, еле простившись, удалился, взволнованный и удрученный.

«Все идет отлично, — усмехнулся Штундель, глядя ему вслед. — Каша заваривается! Теперь он побежит, будет с возмущением рассказывать одному, другому, и поползут слухи по всей стройке, — что и требовалось доказать!».

5

Как будто ничего не изменилось на Лазоревой с того часа, как приехал Штундель. По-прежнему носился по трассе «голубой экспресс» Агапова. Работники политотдела почти не вылезали с участков. В отделе технического снабжения толкался народ с тоннеля, со 147-го, с 217-го километров, нахрапистые снабженцы, способные вырвать все, что им нужно. Они кричали, наваливаясь на стол, из-за которого торчала лысая блестящая голова начальника отдела, и совали ему требования и наряды. В управлении говорили об успехах тоннельщиков, о новом экскаваторе, направленном на 431-й километр, о предстоящем грандиозном взрыве скалистого массива, преградившего путь трассе, о шпалоукладчике новой конструкции, предложенной инженером Фокиным...

И все же в самой атмосфере жизни что-то изменилось. Рассказывали, что начальник строительства Агапов стал непривычно молчаливым и хмурым, что Агаян внезапно постарел на десяток лет. Говорили также, что наиболее коротко сошелся с приезжим ревизором редактор многотиражки Белов — их видели вместе в столовой управленческих работников, в ресторане на станции. И уже с полной убежденностью говорили о каких-то вредителях, пробравшихся на стройку, о каких-то неполадках между Агаповым и Байкаловым и так далее и так далее...

Удивлялись, что все так беспечно относились к пресловутому «Жоре с аэродрома» с его шуточками и ухватками:

— Как же так, товарищи? Проглядели, значит? Ведь прямо по нашим дорожкам ползал, гад!

— Думали — шпана. А вон что оказалось!

А Штундель действовал. Он нашептывал, сеял сомнения. Белов, допившийся чуть не до белой горячки, был легкой добычей, с ним-то он сразу столковался.