Фактически Штундель так и не выяснил определенно: будет взрыв или не будет? Назначен он сегодня на полночь, а поезд, на который Штундель со всеми предосторожностями приобрел билет, отходит в два часа ночи.

«Хорошо бы уехать, полюбовавшись на этот фейерверк! — мечтал Штундель. — Больше я ничем не могу порадовать вас, дорогие строители! Моя миссия окончена!».

И Штундель доставил себе удовольствие пойти в тоннель, посмотреть на бурильщиков, возчиков, взрывников, на всех этих здоровенных, мускулистых, крепких богатырей, которые через какие-то шесть-семь часов будут всего лишь грудой мертвецов, как после хорошего артиллерийского обстрела на полях сражений.

У него все было очень складно придумано: происходит взрыв, ревизор негодует, ревизор кричит, что недаром он отмечал трещины и неполадки, вот оно к чему привело. И тут ревизор гордо заявляет: «При таких обстоятельствах ревизию прекращаю, здесь мне нечего делать, здесь уже работа следствия, а я немедленно выезжаю в Москву, чтобы доложить обо всей нездоровой обстановке на стройке!».

Вот как предполагал обставить свой внезапный отъезд Штундель. Взрыв в двенадцать ночи, на «благородное негодование» остается до отхода поезда два часа, этого более чем достаточно. Только бы был этот взрыв! Уж так-то он нужен! Мало того, без этого взрыва хоть на глаза не показывайся старику Стрэнди-Блэкберри! Пресвятая дева Мария! Ох, как необходим этот взрыв!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ШТУНДЕЛЬ ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

1

Чего, по-видимому, никак не мог представить Штундель — это тягостного впечатления, которое произвели его действия на всех строителей. Он подыгрывался под вкус рабочих и старательно распространял слух о том, что его ревизорские придирки направлены в защиту рабочих, а рабочие требовали расследовать деятельность новоявленного ревизора. Какое-то чутье было у этих людей.

Особенно же все были возмущены, когда он затронул Ирину Сергеевну. А он и всего-то сказал, что надо еще разобраться, не слишком ли легко Кудрявцева смотрит на вопросы морали, и при этом намекнул, что всего безопаснее укрыться за спиной Байкалова и что, по слухам, у нее ведь и до того была интрижка с Ивановым, с этим смазливым мальчиком, геологом.

Что тут поднялось! Штундель спохватился, старался смягчить, доказывал, что это вообще не его дело и не его мнение, он просто слышал...

— А вы бы не слушали всякий вздор! Еще пожилой человек! Стыдно!

Это произошло в первый же день по приезде Штунделя на новостройку. Самые, казалось бы, тихие и безответные люди вдруг оказались очень деятельными и настойчивыми.

Иван Петрович Кочетков написал в тот же день и в тот же день сам и доставил длинное письмо в партийную организацию, где охарактеризовал Ирину Сергеевну как «светлую личность», как «сердечного, искреннего товарища».

Из этого письма Байкалов узнал многие факты, о которых Ирина никогда ему не рассказывала. Особенно поразил его рассказ Кочеткова о том, как Ирина Сергеевна отыскала на заводе ночного сторожа Ивана Ксенофонтовича Ерасичева. Это был тот самый сторож, который спрашивал, будут ли давать при коммунизме шоколад. Ирина познакомилась со стариком и не раз сиживала рядом с ним на скамейке около складских помещений. О чем они там беседовали — Кочетков не знает, но вскоре заметили, что Иван Ксенофонтович очень изменился.

«Когда она все это успела? — удивлялся Байкалов. — И главное — мне ни слова! Это она не хотела упрекнуть. Я ведь ей пересказал то, что узнал от Ильинского, и тогда же говорил, что надо бы этого Ерасичева повидать и побеседовать с ним, а сам сделать не собрался... А она вот собралась!».

Какие тут могут быть разговоры о моральном облике Ирины Сергеевны? Какие упреки?

Байкалов чувствовал, что тут есть что-то совсем другое, какая-то иная подоплека, какие-то умышленные происки и наговоры. Что личность ревизора Ипатьева крайне несимпатична, в этом Байкалов ни минуты не сомневался. Но куда этот ревизор клонит? Чего добивается?

В доме Агаповых разговоры о придирках, о поведении приезжего ревизора вызвали возмущение. Марья Николаевна шумела. Андрей, Иванович хмурился, ворчал что-то под нос, потом отправился к Байкалову и долго с ним говорил. Затем потребовал объяснений у Ипатьева, но ничего толком у него не добился. Ипатьев говорил общими фразами, лебезил, утверждал, что он «для пользы дела», что он «не о себе хлопочет», но в конце концов ни на чем не настаивает и хочет только «торжества истины».

Агапов наконец вспылил и наговорил ему резкостей. После этого Марья Николаевна видела, как он закрылся у себя в кабинете и что-то писал. А вечером объявил, что не оставит это так, что обязательно проучит этого субъекта.

Штундель орудовал, но ему и в голову не приходило, что с первого же дня вокруг него сдвигаются тучи. Особенно стало ему тесно с момента появления Мосальского. Причем оказалось никак не учтено Штунделем то обстоятельство, что повсюду к нему приглядывались, что каждый считал своей святой обязанностью критически подходить к каждому слову и каждому поступку приезжего.

Один подметил, что ревизор неточно знает некоторые тонкости бухгалтерской отчетности. Другой заявил, что какой же это ревизор-железнодорожник, когда он даже не знает, как шпалы укладываются. Из этих мелочей складывалось общее неблагоприятное впечатление от приехавшего ревизора. Как он ни старался действовать мягко, осторожно, исподтишка, подготавливая общее настроение к кульминационному пункту своей программы — ко взрыву в тоннеле, — все-таки то и дело упоминалось его имя: «Кто тебе сказал?» — «Да этот, приезжий!» — «Откуда эти слухи?» — «Приезжий ревизор сказал, что слышал в вагоне».

А тут всплыло еще одно обстоятельство — с золотыми монетами Пикуличева. Дело в том, что инженер Колосов, сообщив Ипатьеву о злополучных монетах, наутро стал испытывать угрызения совести и. сомневаться, правильно ли он поступил. Когда же он услышал неблагоприятные отзывы о ревизоре, он страшно разволновался и бросился к Широковой, просить у нее совета.

— Что же вы сразу-то мне не рассказали?

— Я все колебался: важно это или не важно, значительно или не значительно. А тут, знаете ли, приезжий, думаю, человек, из Москвы... вот я и решился. А вы считаете, что не следовало?

Широкова немедленно известила Мосальского о сообщении инженера Колосова. Можно было, конечно, пригласить ревизора в парторганизацию и попросить у него объяснений, на каком основании он превышает свои полномочия, лезет не в свою сферу деятельности, да еще скрывает некоторые факты. Пожалуй, так и пришлось бы поступить, если бы не стремительно развернувшиеся новые события.

Мосальский узнал, что сегодня ночью ревизор уезжает и