Шрифт:
Закладка:
Взгляд Кая упал на прозрачную коробочку, что вместе с другими предметами он сложил на столике. Божья коровка покоилась на листочке. На том же или на другом, он не определил. Но по лёгкой зыби крылышек понял, что она жива.
В столик был вмонтирован переговорный блок. Обычно Кай не извещал о прибытии: мать всё видела и без того – компьютерная система контролировала каждый уголок базы. А тут вдруг рука сама потянулась к кнопке. Голос матери донёсся не сразу. В нём были и тревога, и радость, и, кажется, обида.
– Привет! – тихо обронил Кай. – Это я. – Секунду помешкал. – Всё нормально. Скоро спущусь, – и не зная, что ещё сказать, отключился.
Под душем Кай стоял долго, задав системе сразу два сеанса. Сначала он согревался, надеясь унять внутренний озноб. Потом схватил щётку, намылился и стал яростно растираться. Странно! Ощущение от мельтешни пепельной саранчи, их липких укусов быстро исчезло, точно утекло вместе с грязью и пеной. А та мерзость, в которую он вляпался на скотном дворе, почему-то не смывалась. Кай яростно тёр плечи, локти, все места, которых даже мимоходно коснулись Трофим и его братия, но липкое ощущение от этих прикосновений никак не проходило. Поняв тщетность своих усилий, Кай опустил голову.
Струи воды – то тёплой, то горячей, то холодной – били в темя, отгоняя мысли, стекали по впадинам лица, падали на грудь, на спину, били в ягодицы, срывались с живота, упруго долбили пол. А Кай стоял в этом потоке и не шевелился. Только смотрел, как стремительно ускользает вода в покрытую сеткой воронку.
Эту воду унесёт в глубину, она соберётся в приёмнике, затем пройдёт через систему отстойников и фильтров, а потом, очищенная, опять попадёт в водопроводную сеть. И уже никто никогда не узнает, что в этой круговерти были не только пот и грязь, но и слёзы.
9
Едва датчики донесли, что Кай возвратился, Мария принялась за уборку. В дело пошли пылесосы, автощётки. Где надо – прибрала, где надо – помыла. Звонок Кая застал её на кухне. После этого она засуетилась с удвоенной энергией.
На душе было покойно. Мария работала и тихонько радовалась. Надо же, как всё ладно вышло. Ещё утром металась в смятении, не знала, что предпринять. А вот наступил вечер, и всё – или почти всё – само собой уладилось. Вот и верь после этого, что утро вечера мудренее.
Закончив главные приготовления, Мария пошла переодеться. Сегодня она решила облачиться в кимоно. Кимоно у неё сохранились два. Одно ещё девическое, с незашитыми рукавами – подарок бабушки. Другое мужнее – то, что подарил Бальтасар. Открыв встроенный шкаф, Мария потянулась к плечикам и неожиданно замешкалась: которое – это или то? Надо же, как бывает! Выбора нет, а решить не можешь. Вот так и сердце. Стучит бедное, ответа ждёт: кто же она нынче – жена-девица или соломенная вдовица? А ответа нет.
Взгляд Марии упал на зеркало. К кимоно требуется классическая причёска. Это значит, придётся перебирать каждую прядь. А там, небось, новые седые волосы, столь явные среди чёрных. Постояла Мария, потопталась возле шкафа да и закрыла створку. Лучше она просто сменит халат, а причесаться можно и вслепую, как она часто стала делать в последнее время.
Накрыть стол Мария затеяла в гостиной. Обедать в зимнем садике стало делом привычным. Может, смена обстановки какое-то оживление внесёт.
Расставляя посуду, Мария то и дело прислушивалась, не идёт ли Кай. Сын не спешил. Но сейчас это Марию не огорчало. Главное, что он уже здесь, что он в безопасности. Много ли надо матери?! Сын рядом, цел и невредим. А ещё Марию тешил давешний его звонок. Ведь прежде, возвращаясь, Кай не давал о себе знать.
Отлучки Кая беспокоили Марию. Но она понимала, что это уже неизбежно. Птенец, вставая на крыло, не спрашивает, куда лететь – он сам выбирает дорогу. Так и Кай. Он уже не мальчик, не желторотый птенчик, он и впрямь молодой господин, который поступает так, как считает нужным.
Почему неотвязно возникала эта мысль? Да потому, что Мария то и дело возвращалась к разговору с Бальтасаром. Теперь, когда Кай снова был рядом, она испытывала особую неловкость, что утаила от Бальтасара его, Кая, отлучки. Плохо было то, что утаила – кому как не отцу всё знать о сыне. Ещё хуже, если Бальтасар получит эту информацию от АЙКа. Не будешь же ссылаться на спутник, который ушёл в тень и не дал договорить. Единственно, что могло оправдать её поведение, так это те подозрения, те вспышки тревоги, порождённые какой-то новой, пока не ведомой ей опасностью. Но как об этом скажешь во всеуслышание!
Взгляд Марии задержался на стеллаже. Эти стеллажи остались ещё от русского армейского штаба. Даже казённый инвентарный номер на боковине сохранился. На нём меленько было выбито «2004 год». Но не сам стеллаж остановил внимание Марии. На одной из полок стоял прислонённый к корешкам книг и кассет портрет Бальтасара. Он был одет в костюм гаучо – аргентинского пастуха, только без шляпы, сомбреро выглядывало из-за спины.
И тут Марию осенило. «Когда Магомет не идёт к горе, горе самой следует стремиться к Магомету». Так Бальтасар шутит по поводу взаимоотношений филиалов с Альпийским центром. Сейчас как раз тот случай.
Мария пробежала взглядом по корешкам кассет – они были расставлены по хронологии. Нужный год повторялся несколько раз. Мария машинально выбрала ту, на которой дата была выведена зелёным. Кассета оказалась старой. Может быть, одной из тех, которые она снимала ещё дедушкиной видеокамерой. Он запасливый был, дед, и аккуратный. Она не зря назвала сына его именем. Но есть ли на этой плёнке Бальтасар?
Кассета скользнула в гнездо. На экране мелькнул знак «Сони». Что хорошо было в том мире, так это качество и стандарт. Хотя в конечном итоге именно эти характеристики и вышли боком цивилизации.
На первых кадрах какая-то аудитория: затылки, затылки, уходящие амфитеатром вниз. Доносится отдалённый голос. Это, видимо, Сорбонна, их биомолекулярный факультет.
Камера в одном положении. Какие мягкие на плёнке цвета – и одежда, и волосы. Особенно у этой блондинки справа. Естественные? Или плёнка
