— Пошутил! Именем дочери Небесного Государя!

— Я пошутил! Я хотел их воодушевить перед боем, а потом вышло… Простите меня, пожалуйста…

— Ладно… — она вздохнула, мстительность улетучилась, но злость и обида ещё не прошла: — Рассказывай, что ты наговорил…

Он подтёр сопли и начал:

— Всё неправда… Я не хотел вас обижать. Знаете, бывает такое, кто-то хочет тебе помочь, а на самом деле только хуже делает…

— Злата говорит про такое: «Медвежья услуга».

— Вот-вот, правильно говорит. Я толкал речь перед войском, ну там, о долге… о битве… Объяснял, что если по уму и по карте действовать, то можно обойтись без потерь. Не помню, что я там привёл в пример, но в ответ меня спросили: «А что наша Главнокомандующая говорит?» То есть — вы… Ну, я пошутил, сказал, что как обычно, обещает родить ребёнка, если получится… Ну мы же с вами всегда так шутим!

Кадомацу отвела глаза и усмехнулась в пустоту. Скорее всего, это так и было. В честности младшего Томинары, не уступавшей одержимости всем правильным Сакагучи, она имела возможность убедиться ещё дома. Молодой генерал был любимцем армии — как необстрелянных новобранцев, так и седых ветеранов. Ну, видать, и решили, порадоваться за него как следует. Тем более что о чувствах его к Главнокомандующей было известно ещё как широко — по молодости своей он плохо умел скрываться. А из-за патологической честности даже спешил признаться в действиях, по его мнению, требующих благодарности. А то, что это обернулось таким ударом по ней, это она, скорее сама виновата… (Вот! Докатилась…) Разве могут мужики простить единственную среди них девку, дразнящую и недоступную⁈ Тем более, у Мацуко дома была ведь не очень благовидная репутация среди простонародья — говорили и что она неблагодарна и что у неё ледяное сердце, и что предпочитает любовь женщин, а не мужчин. Сейчас, когда вся так случилось, ей стало вдруг очень стыдно перед Тардешем: «До чего довела, дурочка!.. Нет, давно было пора браться за ум!».

Она прищурилась, вдруг улыбнувшись Томинаре, и неожиданно сказала:

— Знаешь, как они переврали твоё хвастовство⁈ Теперь, вся армия ожидает, что я отдамся тебе прямо на карте города… Даже мои суккубы поверили — всю ночь противозачаточное варили!

Синдзиру Синобу вздрогнув, испуганно глянул сначала на неё, а потом — на злополучную карту. А принцесса неожиданно, явно провоцируя, как-то плавно откинулась назад и развела колени. Минуту они оба пребывали в состоянии молчаливой рассеянности. Потом она, которой это понравилось ещё меньше, чем так и не двинувшемуся Томинаре, резко сдвинула колени, пружинисто села, и спрыгнула на пол:

— Давай решим раз и навсегда: мне глубоко неприятны все твои любезности и приставания. Единственное, чего ты добился — это жалости. Поверь, больно смотреть, как ты буквально из шкуры вон лезешь, и всё — я-то уж точно знаю — напрасно…

— Напрасно⁈

— Да… Мне жалко тебя — тебе такое говорить, мне трудно тебе такое говорить, но… Всё не из-за ответных к тебе чувств… Понимаешь, и отец, и брат, доверили мне и армию, и ведение войны, и я не смогу оправдать их доверие, ни без тебя, ни без твоей дружбы. А и то и это я боюсь потерять, рассказав откровенно о своих к тебе чувствах. Понимаешь меня, Синдзиро⁈

Юный полководец вздохнул, и пробурчал что-то извинительно-почтительное в настояще-будущем времени. Мацуко не смогла удержаться от охватившего её умиления, и, сев рядом, неожиданно даже для самой себя обняла его и крепко прижала к себе по-матерински:

— Бедный Синдзиру, да поверь, что тебе со мной ничего не светит! Я не говорю — «один из десяти тысяч», потому что знаю — есть такие дураки, для которых и это шанс. Знаю, потому, что сама такая… — она положила ему голову на плечо, а он отвёл крыло, чтобы ей было удобнее: — Синдзиро, моё глупое сердце уже отдано одному мужчине, и это не ты… Ну, хочешь, я буду считать тебя младшим братом, а ты — можешь звать меня «сестрой»⁈

— У меня все сёстры — дурочки… — неожиданно ответил тот. За время её монолога он настойчиво подкрадывался к её бюсту, но, смутившись, в последний момент одёрнул лапку.

— А я буду единственной умной! — рассмеялась Кадомацу, и звонко чмокнув в щёку, отпустила расстроенного красавца, вскочила на ноги, и, уже оправляя одежду, добавила:

— Хотя, знаешь… иногда я бываю дурочкой почище твоих сестёр! Ну что? Как ты? Не держи на меня обиды, ладно?

Томинара с видимым огорчением стёр рукавом след её поцелуя и поклонился:

— Ладно… — только поклон был слишком учтив для такого ответа.

— Теперь нам надо… Я ведь у тебя всю диспозицию развалила…

— Ничего, госпожа, поправлю…

— Так… Сначала, пойдём поправлять моральный дух армии! Пошли-пошли, я тут кое-чего придумала, приберись только.

Она подождала, пока он приведёт себя в порядок, откинула занавеску, угостила фингалами в здоровый глаз слишком любопытного охранника, и вывела Томинару во двор.

Вся улица моментально затихла, увидев долгожданную пару. Метеа огляделась — тот франт всё ещё был на крыльце, какой-то поблекший, рядом с блистательным Синдзиру Синобу Томинарой. Она взглядом приказала франту подойти, тот подошел, сначала развратной, потом всё более строгой, скованной походкой, на последних шагах падая на колени и отбивая поклоны. Принцесса ногой ткнула в рукоять его короткого меча — тот вздрогнул, схватился за оружие, поднял глаза — там блеснули слёзы, размазывая тушь, но дочь императора кивнула, и он стал спешно развязывать пояс. Девушка взглянула на одного из его друзей — тот поспешил, обнажая меч и занимая подобающую позицию сбоку. Стараясь, чтобы в голосе звучал холод и металл, она повернулась к Томинаре:

— Вы опередили график. То есть, время операции, оговорённое нами, ещё не вышло. Одного вы не уберегли, — раздался удар, она сделала шажок маленькой ножкой, избегая расплывающейся золотистой лужи: — Не имеет значения причина потерь. Солдат, растерявший уважение к полководцу — всё равно, что мёртвый! — и, резко отвернувшись всем телом, сошла со ступенек.

Позади рухнуло и скатилось по лестнице обливающееся кровью тело франта. Двор молчал, и только у самых ворот до неё донёсся испуганно-восторженный шепот:

— Ара, что за девка! Не девка, а…

— Цитадель! — закончил кто-то другой.

Кадомацу горько улыбнулась.

Инициативная