таком сложном деле, как управление десятисотенмиллионой армией. На работе он был старателен, внимателен, чудовищно работоспособен — врождённый талант, что скажешь. Правда, несколько медлителен и порой чересчур осторожен — натыкаясь на части под командованием Тыгрынкээва или Кахкхасы, Метеа предпочитала бросать на них более быстрого в решениях Мацукаву или Сидзуку, иначе со своей осторожностью Томинара вполне мог растянуть пустяковое сражение на неделю, если не больше.

Ах, да, Сидзука… Начальник штаба 1-го Туземного Корпуса как-то не воспринимался в одиночку, без Коичи Сидзуки. Да и внешне они были похожие — оба невысокие, Томинара был родственником Императору по деду Итиро, а Сидзука — Куродзаки, которые, как известно, близкая родня Цукимура.

Правда, если Синдзиру Синобу был хоть ещё и по-юношески свеж, но обещал вырасти в крепкого, широкого костью мужчину, то его лучший друг был на десять лет постарше, и уже сформировавшимся сухощавым, жилистым и подвижным как ртуть дядькой. Номинально его должность была командующий левого фланга — у Метеа, и правая рука — у Томинары. Они составляли приятный контраст — рано поседевший, зелёноглазый (!) Сидзука, с немного нездоровым цветом лица, и яркий, всегда тщательно следящий за собой щеголь Синобу (кстати, это имя он присвоил себе специально для принцессы) — с кожей цвета тёмного золота, волосами цвета лепестков, и глазами цвета плодов вишни. Прямо две куколки — на принцессу даже наговаривали, что она набрала себе красавцев поразвлекаться, но в первые же недели все злые языки прикусили даже самые лютые сплетники — ибо симпатичные обладатели красивых глаз, доказали, что не за красивые глаза занимают свои посты.

Томинара воевал от «обороны», упирая на лучников, из числа которых выдвинулся. Сидзука, оправдывая свою фамилию, обожал тихие, незаметные ходы, удары в спину, превращающие организованный рубеж обороны в паникующую толпу без оружия и патронов, а грозные боевые машины — в беспомощные груды железа. Предпочитал всем видам войск ракшасов — спахов и янычар. А Метеа была ответственной во всех штурмах и наступлениях — когда надо было не медлить и хитрить, а взламывать оборону, внушая в сердца врагов ужас перед армией демонов. А когда войска попадали в частые, но без Тыгрынкээва уже безыскусные, ловушки и окружения — на выручку шел Мацукава, как никто другой умеющий находить решения для безнадёжных положений с неизвестным количеством сил, но ненадежный, когда его ставили в ситуацию с известной и запланированной диспозицией, которую надо было разыграть согласно плану, ничего не изобретая.

Эх, если бы можно было с ними ограничиться только работой, без этих надламывающих личных отношений!..

…Как бы было замечательно…

…Если честно, то во многих своих теперешних проблемах с мужчинами девушка-генерал была виновата сама — бывали дни, когда она вела себя хуже, чем суккубы (те хоть дают, что обещали), а потом приходило раскаяние, и она превращалась в холодную, ничего не воспринимающую стерву, от которой всякий, у кого была хоть капля разума, моментально шарахался. Но она-то этого не понимала, думала, что просто старается вести себя прилично или благодарно, а на самом деле кидалась из крайности в крайность. И поэтому, когда после неосторожной шутки Томинары про неё поползли разные слухи, она была не просто удивлена и обижена, а… восприняла это как удар в спину.

День был, неприятный с самого начала. Она чувствовала нездоровье, да ещё и с утра устала, разбирая навалившиеся армейские дела на крейсере Тардеша. Ещё и спускалась на планету, заставляя пилотов торопиться, и дважды попадая под перегрузки в этот нехороший день. Могло быть и хуже.

Всё началось с того, что Сакагучи подверг её необъяснимому остракизму. Это было так неожиданно и несправедливо, что зеленоглазая принцесса на некоторое время опешила и смотрела на него невероятно округлившимися глазами:

— В чём дело, господин Сакагучи?

Старший хатамото не ответил, и продолжал, как ни в чём ни бывало, смазывать своё «Пушечное Лезвие». По комнате разносился приятный аромат гвоздики.

— Господин Сакагучи, я приказываю вам ответить! — как она припоминала, ничего такого, что могло бы вызвать такую реакцию, даже не задумывала — от напряжения у неё даже заболела голова, чего раньше не случалось с ней в такие дни.

Он вдвинул меч в ножны, и, положив его перед собой, обратился… к Уэмацу:

— Передайте Госпоже Третьей, что пусть она у своих суккубов спросит, почему к ней относятся так, как ей подобает.

Тот попытался передать. Даже открыл рот. Но Метеа таким выразительным взглядом заставила его заткнуться, что он предпочёл лучше забыть о своей идее.

Она повернулась к присутствующим здесь демонам Разврата и чуть ли не накричала на них спокойным тоном:

— Так, раздолбайки, сознавайтесь, что натворили! Быстро!

Девочки переглядывались, пытались улыбнуться, но улыбка моментально сходила с их лиц, едва они натыкались на испепеляющий зелёный ад взгляда хозяйки.

— Ну⁈ Что все молчат?!!!

Азер начала делать какие-то знаки руками, принцесса не поняла, вернее даже не увидела рук, и той пришлось стукнуть кулачком об пол и указать на выход. Тогда они согласно кивнули и вместе вышли в другое помещение.

— В чём дело⁈ — начала Кадомацу.

— Я так и говорила «твёрдине», что всё это ерунда и сплетни, а она поверила, дурочка, так радовалась за тебя!

— Так погоди. Как я сказала — с самого начала. Я ничего не понимаю. Что за сплетни, что случилось?

Вошла Афсане, и, увидев взгляды подруг, стразу попятилась, но Метеа глазами приказала: «Стоять!».

— Вот сама докажет — я то же самое говорила. А она как услышала про тебя и Томинару, ночь не спала, противозачаточное готовила. Ну, Сакагучи от неё и узнал… А…

— Стоп. Что про меня и Томинару?

— Да вся армия про это говорит! Он сказал, что ты пообещала ему, если он возьмёт этот город без единой потери, отдаться ему прямо на карте города. Ну, вот он и выполнил условие. Я сначала не верила, на «твёрдина» (она погрозила сестре кулаком) нас всех убедила. Мы даже радовались — ну, в самом деле, больно видеть, как ты без мужика мучаешься…

Мацуко взялась, словно за чужую голову, и, прикрыв глаза, попыталась унять дыхание. Щеки, шея, и плечи против её воли наливались жгучим пламенем. Она отняла ладонь от больного лба, и, чуть ли не столкнув с дороги несчастную Афсане (та отпрыгнула до стенки, чуть не ударившись локтём, с такими испуганными глазами, что её стало жалко), вернулась к Сакагучи:

— Господин Сакагучи, извините за резкость тона, но