не пуль, ожидающих за поворотом. Рядом пыхтел под тяжестью доспехов седеющий телохранитель — изо всех сил пытался не отстать от лёгконогой девушки! Из-за ближайшей колесницы пьяной походкой вывалился какой-то очумелый пещерный демон, машущий автоматом, как дубиной, встретил бессмысленным взглядом приближающуюся демонессу — и «Сосновая Ветка» впервые испила крови… С другой стороны колесницы раздался боевой клич Сакагучи — они прибавили ходу, и выскочили, проскользив на каблуках, мятежникам в тыл, как раз в тот момент, когда старший хатамото поднял их с земли своею атакой.

Пак-южанин, без меча, одними ногами, так хорошо отметелил своего первого противника, что тот упал и больше не поднимался, а сам красиво прыгнул на следующего. Сакагучи очередью в упор отбросили в грязюку, он медленно поднимался, пряча крылья за спину, а Такахаши, с пронзительным визгом иззубривал бешено сверкающим мечом гарпун своего менее расторопного противника.

Остальные четверо охранников Тыгрынкээва спешили увести своего генерала прочь, но столкнулись лицом к лицу с самой Главнокомадующей армии демонов…

Она синхронно с телохранителем врубилась в каре повстанцев, сначала одна на четверых, потом телохранитель оттянул их на себя, и сестра Мамору, вдруг, неожиданно для себя, увидела удаляющуюся спину убийцы брата…

Метеа в шикарном прыжке попробовала его достать, но с неё в этот момент то ли выстрелом, то ли ударом сшибли шлем — башка сначала задралась в небо, а потом волосы упали на лицо — она вместо черепа раскрошила роскошный плюмаж полководца.

Кто-то бросился на неё сбоку, но гибкая девушка, не глядя, вывернулась из-под удара, распахнула крылья, и, в два толчка разогнавшись, взмыла вверх, навстречу колючим каплям дождя, огляделась…

Стрелки побросали луки, и, уже с обнаженными мечами подбегали к схватке. Такахаши, загнав под колесницу, бросил своего противника на милость Сакагучи, и побежал на помощь седому хатамото, что по вине принцессы остался один на четверых. А Тыгрынкээв, бросил автомат и подбежал к Небесному Коню, внезапно появившемуся за крайней колесницей. «Врёшь, не уйдёшь!..» — прищурила зелёные глаза дочь императора демонов, и, сложив крылья, пала с высоты, ударом ноги сломав животному хребёт…

Серебристо-серая красавица-лошадь мелодично заржала, умирая, и, переломившись надвое, забила слабеющими копытами по земле, взбивая в сметану жидкую грязь. Тыгрынкээв споткнулся на бегу, и испуганными глазами измерял погибающую надежду на спасение. Потом посмотрел на Мацуко.

Та, сжимая в одной руке меч, окруженная, развевающимися, как знамёна, облаками зелёноватого пара от испаряющегося дождя, перешагнула через всё ещё дёргающийся труп, и встала в стойку. Она дала врагу время выпутать из своей шерсти шипастый гарпун, потом — напала. Молча и яростно.

— Стой! — крикнул мятежник, неплохо отбивая удары. Но она его не слушала. Не место сейчас для разговоров. И уж тем более не время.

— Да погоди… — вместо ответа дьяволица вывернула у него из рук оружие, и самого его бросила на колени жестоким приёмом — не обезоружила, нет, гарпун был привязан верёвочкой к его руке, и вскоре Тыгрынкээв опять был вооружен и на ногах.

— Слушай, я… — она заблокировала его острогу, и пинком ноги в живот швырнула на опадающее брюхо дохлой лошади. Ждала, когда он встанет, но мятежник вдруг выхватил пистолет, и неожиданная для этого вида оружия очередь, как десять ударов молота, отбросила девушку на броню колесницы.

Пули, противно зашипев на пластинах доспеха, посыпались на землю, потеряв смертоносную силу на броне. Кадомацу со злобой сверкнула глазами исподлобья — Тыгрынкээв поднял ствол к её лицу.

— Пули, может быть, вам даже и не поцарапают кожу, но запросто оглушат, или сломают шейные позвонки. Поэтому — слушай. Ты ведь дочь императора Итиро, так? — перешел он на язык Края Последнего Рассвета. Принцесса ответила ему пронзительно-зелёной ненавистью, озвученной шипением испаряющихся дождевых капель. Лапа с пистолетом слегка дрогнула:

— Послушай, девочка, что нам с тобой делить! Не я твой враг, а они! — он выразительно ткнул в небо: — Мы все рабы Амаля, неужто ты прожила хоть день без проклятий в адрес этой ненасытной утробы!

Он смел охаивать Тардеша! Ладно, пусть подойдёт поближе… Хорошо, что сразу не бросила меч, а он, дурак, и не пробует… «Ну почему я всегда так медленно соображаю!». Их обоих оглушил очередной выстрел пушки.

— Я знаю, на что вас купили. «Независимость»! Нет и не будет такого слова, пока жива эта ненасытная гидра! Вы добились всего лишь видимости, иллюзии, всего лишь до первой крупной войны! Им и ваша независимость нужна только для будущих войн — чтобы соблазнить Вельзевула или Красного Императора решиться напасть уже не на провинцию Амаля, а на ваше, «независимое» королевство! Чтобы потом, когда он выдохнется в сражениях, растеряет напор, вернуться как избавителям, сокрушить его на ваших мирах, и присоединить вас к себе снова — уже навсегда! Не двигаться!.. Так было с Коцитом — мы когда-то тоже праздновали независимость и свободу, а потом Республика заманила своих врагов на наши земли, и мы вынуждены были с ними подружиться — так, что даже теперь, после революции, у нас и шагу не ступить, чтобы не наткнуться на легионера или трибуна! Смотри! Цвет вашей нации гибнет в боях, а те, кто не погибнут, кто победит — лучшие, отправятся как заложники на Амаль! Республика затребует всех — лучших солдат, лучших учёных, лучших строителей и танцоров, как залог вашей покорности, оставив вас — ни с чем! Даже тебя, может, этот кровосос Тардеш заберёт к себе, будет держать в клетке как диковинную птичку, чтобы манипулировать твоим отцом! (Метеа вспыхнула ярко-ярко, и обречённый Тыгрынкээв не почувствовал надвигающейся беды) Разве стоят ваши жертвы такой цены⁈ Разве за то умирал твой брат Мамору⁈

Циничное упоминание о его же руками умерщвленном брате, спустило тугую пружину истинно демонической ярости. Дьяволица, магией вдруг уменьшилась раза в три, взмахнула вдруг ставшим тяжеленным мечом — по пистолету, полоснула по ноге, моментально окрасившейся кровью, выросла, и опять принялась срывать зазубринки с гарпуна.

В голубых глазах Тыгрынкээва отразились ужас и непонимание — он боялся, и не понимал причин столь слепой ярости. А Кадомацу просто мстила — мстила за поруганную смерть старшего брата, за охаянную мечту отца, за обидные слова про Тардеша… Да пусть он хоть десять тысяч раз посадит меня в клетку — если я буду с ним, это и будет моя мечта!.. Где-то Тыгрынкээв поскользнулся — он был фехтовальщиком высокого уровня, но она лучше — и демонесса, ухватив его огненной рукой за жалкие остатки когда-то роскошного