военнопленных многократно превышало число финнов в советском плену, то в связи с проводившимся обменом мы попробовали вернуть финнов, перешедших в Советский Союз в годы кризиса, так называемых «перебежчиков». Их было около пяти тысяч, и их бо́льшая часть, заметив, что условия жизни в Советском Союзе не соответствовали ожиданиям, хотела вернуться на старую родину. В предыдущие годы мы неоднократно пытались добиться для них разрешения на выезд из СССР, но советское правительство неизменно нам отказывало. Бо́льшая часть их получила советское гражданство. Позиция Советского Союза отличалась от подхода западных государств, которые не препятствуют гражданам переезжать в ту страну, которая была готова их принять. Но и на этот раз мы потерпели неудачу. Молотов сообщил, что по законам СССР вопрос о праве советского гражданина на выезд из страны решается Президиумом Верховного Совета, и каждый случай рассматривается отдельно. Советский Союз имеет протяжённые границы, и нам надо быть очень строгими в отношении их пересечения, чтобы сохранять порядок, так объяснял Молотов. Это же он подчёркивал при обсуждении случаев нарушения границы финнами в первое время мира. Дело «перебежчиков», которому Ирьё-Коскинен посвятил много времени до войны, развития не получило.

Поскольку Московский договор в отличие от Тартуского не содержал положений, касающихся порядка поддержания регулярных отношений и контактов в различных областях, то это следовало обсудить отдельно. На первом же заседании предложили начать переговоры по многим вопросам: об организации взаимодействия почтовых, телеграфных и железнодорожных служб. Вопрос о железнодорожном сообщении потребовал длительных и изнурительных переговоров, о которых я расскажу позднее. Советское правительство сообщило о принципиальном согласии на возвращение архивов с переданных территорий, но, несмотря на мои ускоренные действия, вопрос не был решён. Мы также предложили, правда, безрезультатно, провести переговоры о правах на рыболовство в Финском заливе и в Северном Ледовитом океане. Относительно рыболовства в Финском заливе и ранее не удалось добиться соглашения, предусмотренного Тартуским мирным договором. Молотов говорил, что будет лучше, если граждане каждой страны будут ловить рыбу в своих территориальных водах, иначе возможны конфликты. На моё замечание, что в водах Финского залива граждане Финляндии занимались рыболовством с прежних, древних времён, Молотов ответил, что в этих водах военные будут заниматься своим делом, «и рыбакам там делать нечего. Позднее посмотрим, есть ли основания для переговоров». Они также отказались от переговоров по рыболовству в территориальных водах в Северном Ледовитом океане, поскольку рыболовство у побережья Финляндии в Печенге не интересовало Советский Союз, а Мирный договор не позволял заниматься рыболовством в советских водах. Занимая негативную позицию в этом вопросе, советское правительство, очевидно, исходило из военных соображений, и присутствие финнов в своих территориальных водах рассматривало как беспокоящее обстоятельство. Предложили также переговоры по сплаву леса морем и плотами по рекам, текущим по территории обоих государств, что было особенно важно в связи с изменением границ. Поначалу Молотов отнесся к этой идее положительно, и мы подготовили детальное предложение по сплаву леса плотами, однако результата не было. Молотов сказал, что советское правительство не может рассматривать этот вопрос с чисто экономической точки зрения. Далее отметили необходимость урегулирования ситуации в областях, о которых говорилось в статьях IX, XX и XXI Тартуского договора: таможенный контроль, судоходство и поддержание порядка за пределами территориальных вод, паспортные и таможенные процедуры, а также приграничное движение на Карельском перешейке и в других частях. Поскольку после заключения Московского мира картина территориальных вод в Финском заливе серьёзно изменилась, например, в части залива между городом Котка и островом Суурсаари могли возникнуть проблемные ситуации, то мы подготовили проект договора по границам территориальных вод. Молотов обещал изучить вопрос, но потом об этом мы ничего не услышали.

В ходе ряда переговоров мы пытались добиться права для финских торговых судов передвигаться по переходящим Советскому Союзу части Сайменского канала и Выборгскому заливу, а также зондировали возможность аренды места для перегрузки товара в местечке Уурас для обеспечения дальнейшего, довольно объёмного экспорта лесоматериалов по этому пути, но, как и следовало ожидать, без результата. Молотов заявил, что советские военные выступают против передачи таких прав финнам, поскольку уже приступили к работам по укреплению Выборгского залива и Сайменского канала и не хотели бы, чтобы за этими работами наблюдали иностранцы. В конечном счёте, я предложил предоставить нам такое право хотя бы на один год, поскольку мы не могли столь быстро перевести транспортировку экспортных товаров на другие пути. Молотов высказал предположение, что мы преувеличиваем значение вопроса, поскольку в этом году вряд ли экспорт древесины достигнет значительных величин, «ведь и у вас в последнее время были другие дела, а не только заготовка леса». На это я ответил, что наш экспорт лесоматериалов достигал 1 миллион 200 тысяч стандартов; а поскольку производственный процесс длится 2–3 года, то в 1940 году он может составить 800 тысяч стандартов1. Молотов подчеркнул, что и этот вопрос они рассматривают с оборонительной точки зрения, так что не могут принять наше предложение.

На тех же переговорах 17 апреля, где Молотов горячо и в угрожающем тоне говорил о нарушителях границы, он коснулся и другого неприятного дела, а именно вывоза в Финляндию станков и оборудования с промышленных предприятий, находящихся на отошедших к СССР территориях. Он передал мне две памятные записки со списками якобы вывезенного оборудования и в категорической форме потребовал его возврата. Это дело приобрело затяжной неприятный характер и продолжалось вплоть до моего отъезда из Москвы.

В статье VI протокола к Мирному договору говорилось, что «Командование обеих сторон обязуется при отводе войск за государственную границу принимать необходимые меры в городах и местах, которые переходят к другой стороне, к их сохранности и принять надлежащие меры к тому, чтобы города, местечки, оборонительные и хозяйственные сооружения (мосты, плотины, аэродромы, казармы, склады, железнодорожные узлы, промышленные предприятия, телеграф, электростанции) были бы сохранены от порчи и уничтожения». По нашему мнению, было абсолютно ясно, что при этом имелись в виду лишь те хозяйственные сооружения, которые на момент прекращения военных действий, а именно 13 ноября 1940 года в 11 часов по финскому времени, находились на уже переданных территориях, поскольку при отводе вооружённых сил за государственную границу не могло быть и речи о «порчи и уничтожении» других сооружений. Разногласия могли возникнуть из-за разного понимания термина «хозяйственные сооружения», то есть было ли разрешено после завершения военных действий вывозить разрозненные станки и др. или нет. В соответствии с нашей трактовкой упомянутого пункта было разрешено вывозить разрозненные станки, а также демонтировать их, и эта трактовка основывалась на содержавшемся в