другие экономические права, право на непрерывную предпринимательскую деятельность, свободу вероисповедания и право на получение образования на собственном языке в том же объёме, что и в остальной Финляндии. По отношению к местным жителям следовало применять законы Финляндии во всех случаях, кроме касающихся взаимоотношений с советской военной администрацией. Для обеспечения гарантий финскому населению было необходимо также зафиксировать принципы взаимодействия административных и правовых представителей Финляндии и Советского Союза. На территории Ханко не могло находиться иное нефинское население, кроме определённых в мирном договоре представителей военно-морских, сухопутных и военно-воздушных сил. Финские и иностранные торговые и местные суда могли бы пользоваться согласованными фарватерами на водной территории. Передали Молотову подготовленную в Хельсинки памятную записку, в которой предлагали заключить соглашение по всем этим вопросам, а также о порядке внесения арендной платы.

Молотов, однако, не принял наш юридический подход. По мнению Советского Союза, было достаточно обменом нотами договориться о сроках внесения арендной платы, а также определить точные границы арендуемой территории. Советский Союз не мог согласиться на компенсацию жителям арендуемой территории за использование их собственности, а также разрешить финским судам проходить через арендуемые воды. По этим вопросам состоялась продолжительная дискуссия. На моё замечание о необходимости каким-то образом обеспечить права финских граждан на арендуемой территории, возможности для их учёбы и т.д. – там ведь может остаться самодеятельное и другое население, – Молотов ответил, что там нет никого, кроме финского офицера связи и трёх старых бабок, ведь Финляндия эвакуировала оттуда всех жителей. «Но туда могут вернуться люди позднее», – заметил я, на что Молотов ответил, что если там когда-нибудь появятся люди, то тогда и обсудим эту тему. На вопрос, как будут организованы взаимоотношения между административными и юридическими властями Финляндии и Советского Союза, Молотов ответил: «Там не будет никаких властей, кроме советских военно-морских представителей». Я: «Но ведь у Советского Союза есть право аренды, например, на Шпицбергене, и, несмотря на это, там гарантированы права норвежских властей». Молотов: «На Шпицбергене мы не арендовали никакой территории под военно-морскую базу, так, как в Ханко. На территории Ханко не может быть никакой другой власти, кроме советских военно-морских представителей до тех пор, пока договор об аренде в силе». На этом разговор был закончен. Договор о границах арендуемой территории с прилагаемыми картами был подписан. Путём обмена нотами установили, что арендная плата вносится каждые полгода. Учитывая сложившееся положение, другие вопросы, поднятые мною, имели чисто теоретическое значение.

В соответствии со статьёй IV Мирного договора Финляндия обязывалась вывести свои вооружённые силы с территории Ханко в течение десяти дней с даты вступления договора в силу, после чего полуостров Ханко с прилегающими островами переходил Советскому Союзу. Передача состоялась 22 марта 1940 года в 24 часа. Ранее в тот же день на основе отдельной договорённости в Ханко самолётом прибыла советская военная комиссия для подготовки приёма войск.

Помимо Энсо, территорию которого советские войска оккупировали до окончательной демаркации границы, военные власти Советского Союза, несмотря на сопротивление финских представителей, намеревались оккупировать другие места, которые в соответствии с прилагаемыми к Мирному договору картами должны были остаться у Финляндии. По этому поводу я многократно высказывал Молотову свои замечания. В одном случае местное советское начальство обосновывало свои требования, отличающиеся от линии границы, обозначенной в Мирном договоре, полученным сверху письменным приказом. Подобные требования в течение многих дней высказывались и после того, как войска уже вышли на демаркационную линию в местах, обозначенных в протоколе к Мирному договору. Для того, чтобы избежать серьёзных конфликтов нашим войскам было запрещено применять оружие. В отдельных случаях из-за резких требований с советской стороны нам приходилось уступать районы, которые явно должны были оставаться у Финляндии. Мы неоднократно требовали, чтобы советское правительство дало общее указание о необходимости соблюдения демаркационной линии, а в спорных случаях ожидать решения смешанной комиссии. Молотов любезно обещал немедленно предпринять необходимые меры в случае отступления от линии границы, обозначенной на прилагаемой к Мирному договору карте. Вопрос в конечном счёте был улажен, за исключением случая с Энсо, где произошло так, как я рассказывал.

Первое время много неприятностей было с нарушениями границы военными и – меньше – гражданскими лицами. Причиной были в основном недоразумения, поскольку новая граница не была ясно обозначена. В большинстве случаев это было связано с неправильным представлением о направлении прохождения границы, в других – с ошибками ориентации. Весной и летом из-за конфликтов на границе русские задержали несколько десятков финских солдат, даже осенью под арестом у русских было 40 финнов. Я неоднократно вносил предложения об их освобождении. Советское правительство в силу своей подозрительности заняло в этом вопросе жёсткую позицию. Нас подозревали неизвестно в каких тайных намерениях. 17 апреля у меня состоялась беседа с Молотовым, которая оказалась одной из самых неприятных. У него было три невесёлых дела: Энсо, пограничные конфликты и оборудование, которое было вывезено с промышленных предприятий, находящихся на территории, переданной уже после подписания Мирного договора. (Об этом более подробно позднее.) «Молотов ни в одной беседе ранее, даже в день начала мирных переговоров 8 марта, не выглядел так мрачно, как вчера», – писал я министру иностранных дел. О пограничных конфликтах он говорил очень горячо и резко, даже угрожающе, и несколько раз повторил, что советское правительство воспринимает их очень серьёзно. Он сказал, что считает эти конфликты провокацией и расценивает как шпионаж. В числе нарушивших границу был один человек с русской фамилией, которого они приняли за российского белогвардейца. Молотов потребовал немедленного прекращения нарушений границы, в противном случае они могут привести к печальным последствиям. Он особо подчеркнул, что обращается ко мне как к посланнику Финляндии, официальному представителю правительства своей страны.

Ответил, что мы также заинтересованы в прекращении конфликтов на границе, для чего отвели войска и пограничную охрану на полкилометра от границы, и на следующий день сообщил, что отвод осуществлён на один километр. Новая граница не везде ясно обозначена, и это может вести к недоразумениям. Молотов ответил, что с советской стороны нарушений не происходит, в то время как с финской – за последние дни их было несколько. Он добавил, что если подобные дела будут продолжаться, то они будут безжалостно обращаться с нарушителями, если же какой-либо русский нарушит границу и перейдёт на финскую сторону, то «у нас не будет никаких требований в его отношении». «Не знаю, насколько искренни утверждения русских. Однако я не думаю, что они имеют цель спровоцировать конфликты в качестве повода для каких-то новых действий, – писал я в докладе министру. – Тем не менее, очевидно, что