Финляндии относился благожелательно, но в словах он был осторожен и сдержан. Граф хорошо знал условия Восточной Европы, поскольку долго работал там. Посол Италии Россо был отозван своим правительством из Москвы во время Зимней войны, которую Муссолини не одобрял. Посол провёл много месяцев в Италии. Весной 1940 года, после окончания Зимней войны, Россо был вновь направлен в Москву с целью налаживания отношений между Италией и Советским Союзом. В момент моего прибытия послом Японии был Того, который позднее вернулся на родину, где стал министром иностранных дел во время участия Японии в большой войне. На его место был назначен военный, генерал-лейтенант Татекава. Послом Англии был знаменитый сэр Криппс и США – бывший посланник в Стокгольме Штейнгардт. Представители Франции, находившейся в сложном положении, за моё время сменились дважды. Истинно французская вежливость: в соответствии с этикетом я должен был первым нанести визит послу Франции, но он опередил меня. «Финляндия после своей героической борьбы стала великой державой, и её посланник сравним с послом», – сказал он.

Моим лучшим другом среди дипломатов был шведский посланник Ассарссон, который ещё в ходе мирных переговоров участвовал в наших делах. Наши отношения стали близкими и доверительными, и общаться с ним было приятно. Я долгое время считал, что внешнеполитические интересы Финляндии и Швеции не могут ни в чём разойтись, успех одного государства может только идти на пользу другому. Советником-посланником Дании являлся Болт-Йоргенсен и Норвегии – Масенг; их государства в апреле 1940 года прошли через жестокие испытания, и в этой связи положение двух дипломатов было весьма непростым4. Из других советников-посланников припоминаю венгра де Криштоффи, словака Тисо – родственника президента, болгарина Стаменова, а также прибывшего в августе 1940 года румынского посланника, бывшего министра иностранных дел, уже ранее упомянутого мною Гафенку. Со всеми ними у меня были продолжительные и интересные беседы. Гафенку – исключительно умный и рассудительный человек, на его книгу, опубликованную позднее, я неоднократно ссылаюсь. По приезде он сказал, что у него на родине только что «случилось сначала политическое, а затем физическое землетрясение».

Финское посольство располагалось в собственном здании, а все остальные, как я понял, занимали арендованные у советского правительства строения. Некоторые посольские особняки были шикарными дворцами, которые ранее принадлежали московским богатым промышленникам и купцам, а после Октябрьской революции были у них отобраны, «национализированы». Один посол рассказывал, что 45-летняя дочь бывшего покойного владельца особняка работает в его посольстве машинисткой. Она родилась и выросла в этом доме и теперь была счастлива, что может жить в нём. Посол добавил, что этот факт хорошо иллюстрирует характер русского человека, который живёт сегодняшним днём, быстро забывает своё прошлое и легко покоряется всему происходящему. Что касается финнов, то некоторое время назад у нас было построено собственное здание, которое мы привели в порядок в течение нескольких недель после окончания войны. До того мы оставались гостями советского правительства. Долго пользоваться угощениями и дружелюбием принимающей стороны постепенно стало казаться мне всё менее и менее приличным, хотя в отношении удобства и обслуживания претензий у нас не было. Поэтому я сообщил заведующему резиденцией, что мы переезжаем в гостиницу. Он спросил, недовольны ли мы чем-нибудь. Узнав, что мы всем довольны, он сообщил, что имеет указание заботиться о нас вплоть до нашего переезда в собственное посольское здание. Если же мы сейчас отправимся в гостиницу, то ему со всем обслуживающим персоналом, вплоть до поваров, придётся сопровождать нас туда же. Поэтому он настойчиво просил меня оставаться на месте, что я с удовольствием и сделал.

18 июня 1940 года я писал во втором своём докладе: «Положение иностранных представителей здесь, в Москве, заметно отличается от других стран, оно гораздо более сложное». Дипломатический корпус, по крайней мере, большинство его членов, не имеет иных контактов в официальных кругах, кроме как связанных с обсуждением конкретных служебных дел. Все беседы ограничиваются этими вопросами. Выход за их пределы, особенно на свободные темы, невозможен, представители Наркоминдела на это не идут. Сам Кремль герметически закрыт. Многие дипломаты жаловались мне на это обстоятельство. Один посланник рассказывал, что когда он попытался начать разговор на политические темы с заместителем Наркоминдел, то получил ответ: «Читайте “Правду” и “Известия”, там есть всё, что надо знать». К этому я хотел бы теперь задним числом добавить, что там, по крайней мере, в то время, не было того общеевропейского и общезападного чувства единства, основанного на общей культуре, которое, несмотря на все разногласия, нельзя не заметить у западных народов и их представителей в ходе общения и которое сближает их и порождает у них определённую солидарность.

Конечно, представителям великих держав, которые имели общие политические интересы с Советским Союзом, приходилось детально обсуждать различные вопросы. В этом плане интересны опубликованные в 1941 году доклады и другие документы бывшего посла США в Москве Дж.Э. Дэвиса за 1937–1938 годы. Дэвис имел в Москве значительно бо́льшие возможности, чем другие дипломаты. Советское правительство относилось к нему с повышенным вниманием и крайне любезно. В книге он упоминает, что за короткое время (он пробыл в Москве лишь около 12 месяцев) у него состоялось 14 завтраков, обедов или иных встреч с высокими советскими представителями. Насколько мне известно, это было весьма необычно в условиях Москвы. Со Сталиным, правда, он встречался лишь один раз, было это во время прощального визита посла к Молотову. В распоряжении Дэвиса был эффективный аппарат, в который входили как большой персонал посольства, так и представители американской печати в Москве. Подобные возможности, конечно, были и у других великих держав, но представители малых государств с небольшими штатами посольств находились в совсем другом положении. Дэвис рассказывает, что Калинин, принимая его с прощальным визитом, сказал, что с пониманием относится к тому, что послу на новом месте, в Брюсселе, будет гораздо лучше, чем в Москве, а также что жизнь дипломата в Москве не так уж и приятна, поскольку имеет свои ограничения, связанные с тем, что контакты между советскими представителями и дипломатическим корпусом не столь оживлённы, как в других странах. Дэвис ответил, что полностью согласен с мнением Калинина относительно того, что дипкорпус в Москве находится в непростом положении, но, добавил он, это не идёт на пользу не только дипкорпусу, но и советскому правительству, поскольку расширение контактов между людьми могло бы способствовать лучшему пониманию Советского Союза и его правящих кругов дипломатами и министрами иностранных дел других государств. По мнению Калинина, существующее положение определяется ситуацией в мире: народ России считает, что находится в