ничем не отличался от своих великих предшественников, создавших мощь России в древние времена, – внутренние изменения на безграничных просторах империи получили своё продолжение на международной арене: Советская Россия вернулась в старые царские границы. Благодаря этим захватам Россия осознала свою мощь. Эта империя не была чем-либо новым. Она не возникла благодаря гению Сталина или в результате революционного порыва. Она была наследием прошлого, которое стремилось на запад и юг… Старая воскресшая Россия поставила перед новой страной задачу – расширяться… Новая Россия поддержала старые империалистические устремления, предоставив для них производительные силы, дисциплину труда, промышленность, всё то, что никогда не было известно на Руси… В течение 1940 года Советский Союз дал наблюдателям, которых не вводил в заблуждение угрюмый внешний вид советских народных масс, ошеломляющую картину своей силы и жизнеспособности» (Ibid. P. 349–351).

«Это представление породило страх у соседних государств, – говорит далее Гафенку. – Гордясь своей мощью и в особенности осознавая возможности расширения своей власти, Советский Союз не испытывал ни малейшего желания вернуться к прежнему порядку, и вообще ни к какому порядку. Атмосфера страха и нестабильности, укоренившаяся в сопредельных государствах, благоприятствовала его целям. Советский Союз намеревался извлечь выгоду из воцарившегося хаоса… Представители средних и малых государств (Румынии, Финляндии, Ирана, Афганистана, Югославии) в Москве один за другим отказывались от своих пустых надежд. Советский Союз не приносил никому успокоения, напротив, он держал всех в состоянии нестабильности, беспокойства и постоянно грозившей опасности». Так Гафенку описывает свои московские наблюдения. Конечно, он смотрит на вещи, в первую очередь, с точки зрения своей страны, Румынии, но в его словах я легко нахожу собственные настроения того времени.

В жизни прежних поколений международная политика, несмотря на Лигу Наций и другие идеалистические устремления, шла вопреки жизненным интересам малых государств и в сторону всё большей анархии. Как характерный пример метода действий великих держав и их безразличия в отношении прав малых Гафенку рассказывает о том, как Советский Союз и Германия осенью 1940 года договорились о проведении Дунайской конференции. Приглашения на конференцию направлялись из Берлина. В сообщении ТАСС говорилось, что совместно с Германией и при согласии Италии достигнута договорённость о прекращении деятельности бывших Дунайских комитетов, но о содействии Румынии ни словом не упомянуто. Между тем, именно Румыния была важным фактором в международной Дунайской комиссии. Почти 900 километров вдоль Дуная и обширное устье в его нижнем течении у Чёрного моря – территория Румынии.

Дошли до того, что ущемление прав малых государств и даже лишение их независимости стали рассматривать как общий приемлемый метод действий и допустимую процедуру. Мир и благополучие человека, которые в идейном мире либералов сообщества народов XIX века стали считать целью государственной деятельности, отошли на задний план, а война и насилие стали решающими факторами. Один шведский военный историк писал, что профессиональная военная литература великих держав стала своеобразным форумом, на котором ныне начали формировать законы и методы ведения войны и на котором, например, пришли к выводу, что ради достижения военных целей можно пожертвовать независимостью и территориальной неприкосновенностью других государств (Holm Torsten. Kriget och kulturutvecklingen… S. 154–156)6. Дошли даже до того, что нарушение суверенитета и территориальной целостности другого государства, особенно малого, которое не в состоянии защитить себя оружием, считается естественным, даже оправданным действием, которое привлечёт внимания и не вызовет осуждения противоположной стороны. Когда летом 1940 года повсюду начали циркулировать слухи о том, что Советский Союз намеревается напасть на Финляндию – об этом позднее, – то о самих слухах говорили много, но, как я заметил, сам факт возможного нападения рассматривался как нормальная практика великой державы, и особого удивления он у посторонних не вызывал. Конечно, и Кремль исходил из этой точки зрения. О подобных методах, исповедуемых великими державами, следует помнить, рассуждая об отношении Советского Союза к нашей стране. В 1939–1940 годы мы на себе в достаточной мере испытали неэффективность принципов права и правды в нынешнее время грубой реальной политики. Мы не могли себе позволить вновь вернуться в мир иллюзий.

Не следует забывать и общеполитическую ситуацию. Действовал договор между Германией и Советским Союзом от 23 августа 1939 года. Что точно содержал этот договор, наверняка в то время не было известно. Несмотря на заверения германских официальных кругов – в профессии дипломата считается допустимым говорить правду, но не очень точно, – отовсюду доносились слухи, что договор содержит секретные статьи, относящиеся и к нашей стране.

Если бы моя работа не была столь сложной и напряжённой, то пребывание в Москве могло бы быть приятным и интересным. Было интересно разобраться, что же на самом деле происходит в этой таинственной гигантской стране, в каком направлении она идёт. Пытался следить за ходом дел в Советском Союзе с помощью литературы, в моей библиотеке было собрание сочинений Ленина, 30 толстых, трудночитаемых томов, знакомство с которыми у меня в конечном счёте оказалось весьма поверхностным. Насколько удачным оказался гигантский общественно-экономический эксперимент в Советской России, как он осуществлялся, об этом было интересно и важно иметь хотя бы некоторое представление, а для соседей СССР это было просто необходимо. К сожалению, результаты моих усилий оказались весьма посредственными. Да, я пытался понять, к чему стремятся большевики, с помощью ведущих газет «Правда» и «Известия», ежедневное чтение которых было весьма тяжёлым занятием, журналов и иных большевистских изданий. Но у меня было много работы, других забот, к тому же моё пребывание там было недолгим, всего 15 месяцев, в связи с чем мои достижения были более скромными, чем мне бы хотелось. Добывать информацию в Советской России было непросто. Россия, «Москва, загадочная и абсолютно непредсказуемая для западного мышления и чувства» (Шпенглер), всегда была подобна сфинксу, а большевистская Россия в ещё большей степени.

На заседании Верховного Совета, советского парламента, открывшемся 29 марта 1940 года, Молотов от имени правительства выступил с широким обзором внешней политики Советского Союза за последние пять месяцев, прошедших со дня предыдущего заседания. Основная часть, примерно две трети, была посвящена войне с Финляндией. Мысли и слова были примерно те же, что он и Жданов высказывали в ходе переговоров о мире, и на которые мы тогда дали ответ. Красной нитью проходила мысль, что империалистические великие державы Англия и Франция, а также их сторонники, в число которых входила Финляндия, вынашивали агрессивные намерения против советской социалистической державы, которую они ненавидят, и для осуществления своих намерений превратили Финляндию в мощный, готовый к агрессии плацдарм со считавшейся неприступной «линией Маннергейма». Подстрекаемая этими врагами Советского Союза, Финляндия начала войну