время. Судя по всему, позиции у Сталина прочные. Обычно его называют “Великий Сталин” (Veliki Stalin)5. Нельзя отрицать, что он действительно значительная личность. “Сегодня здесь нет никакой оппозиции”, – сказал мне один местный дипломат. Пример тоталитарных государств свидетельствует, что когда государственная власть берёт в руки пропаганду и препятствует любой контрпропаганде, то народ можно вести почти куда угодно. Последняя статистика показывает, что в 1939 году в Советском Союзе было около 107 миллионов человек, или 63 процента населения в возрасте до 29 лет, то есть во время Октябрьской революции они были детьми не старше семи лет. Все они выросли после большевистской революции и не знают иной системы, а если что-то слышали о других странах, то, по их мнению, там царит разруха.

Следует также помнить, что Советский Союз – многонациональная страна, по последней переписи 1939 года там 50 различных национальностей, а великороссов, наших ближайших соседей, даже 90 миллионов (58,4 процента), украинцев – 28 миллионов (16,5 процента). Других национальностей меньше, их количество колеблется между 3,1 и 0,01 процентами».

В своём письме министру иностранных дел Виттингу от 30 июня 1940 года я вновь подчеркнул, что «Советский Союз не остановится перед применением силы против нас, если мы не сможем решать вопросы в согласии. Это нам следует помнить всегда. Примеры Балтийских государств, Бессарабии и Северной Буковины вновь подтверждают это. В большой внешнеполитической речи 29.03.1940 комиссар по иностранным делам Молотов заявил, что у Советского Союза и Румынии имеется спорный вопрос о Бессарабии, захват которой Советский Союз никогда не признавал, но и никогда не ставил под вопрос возвращение Бессарабии военными методами. Всё это не помешало советскому правительству недавно направить Румынии ультиматум с выражением надежды, что румынское правительство по-доброму передаст Бессарабию и Северную Буковину и “тем самым сделает возможным мирным путем разрешить имеющиеся между Советским Союзом и Румынией разногласия”. Этот ультиматум Молотов вручил здешнему посланнику Румынии Давидеску 26.06, потребовав дать ответ в течение следующего дня. Насколько мне известно, никаких других переговоров по этому вопросу здесь не велось. 26.06 посланник Румынии передал несколько неопределённый письменный ответ румынского правительства и устно добавил, что Румыния принимает ультиматум Советского Союза. 28.06 в два часа дня советские войска начали марш через границу Румынии».

В том же письме я вновь заявил: «Повторяю, что предстоящие события покрыты мраком. Но что бы ни произошло, это произойдёт высоко над нашими головами, и мы никак не сможем на это повлиять. Независимые от нашей воли события в мире часто имели поворотное значение для судеб нашего народа (Тильзит и 1808–1809 гг., Крымская война 1853–1955 гг., Японская война 1904–1905 гг., Мировая война 1914–1918 гг., недавний договор между Германией и Советским Союзом 1939 года и наша несчастная война 1939–1940 гг.). То же самое может происходить и в будущем. Я знаю, что в различных кругах Финляндии сейчас множество спекуляций по поводу будущей войны между Германией и Советским Союзом. Об этих спекуляциях может стать известно здесь, и это усилит подозрения к нам. Сейчас у нас единственная возможность – точно выполнять положения Московского мира и всеми силами стремиться иметь хорошие работающие отношения с Советским Союзом, который географически наш ближайший сосед. Из великих держав на втором месте Германия, будь там хоть империя, Веймарская республика или диктатура Гитлера… Англия и Франция, и уже не говоря о Соединённых Штатах Америки, географически далеки от нас».

В своей работе я следовал этим ориентирам. Вопросом жизни для нас стало не допустить новых конфликтов. В противном случае нас ожидал крах. В связи с незнанием истинного положения дел после нашей Зимней войны (очевидно, плохо спланированной и в начальный период плохо руководимой Россией) в Финляндии, как и во многих других странах, недооценивали военную мощь Советского Союза. Большая война между Германией и Советским Союзом показала, как твёрдо большевистские армии сражались против военной мощи Германии. Не было также полного представления о внутренних условиях в Советском Союзе и об их стабильности. Никакого разлада или попыток восстания в сталинской империи не наблюдалось.

Весной и летом 1940 года подозрения в наш адрес заметно усилились. В Финляндии полагали, что наша героическая борьба породила уважение к нам, в результате чего советское правительство опасается новой войны с Финляндией, а в случае её мы получили бы широкую международную поддержку. Это было преувеличением. В нём не учитывались факторы, определяющие политику великих держав. Конечно, оказанное Финляндией сопротивление много значило. Но следует учитывать и тот факт, что для полного краха Финляндии потребовалась бы «мобилизация военной машины», как сказал один посол, что, конечно, имело своё значение. Но это не входило в расчёты великих держав. В беседе с нашим военным атташе маршал Тимошенко положительно отзывался о нашей армии, о её храбрости, дисциплине, умелом руководстве ею, но в заключение заметил: «Чтобы армия добилась результатов, она должна быть большой».

Рассказывали, что в военных кругах Советского Союза были недовольны тем, что война с Финляндией не была доведена до конца. Весной и летом 1940 года положение Советского Союза было исключительно выигрышным. Преобладали чувство национальной гордости, вера в себя, в свои силы, и большевики отстаивали честь России как великой державы. Иной раз в Кремле приходилось слышать слова о том, что Советский Союз, мол, великая держава, а Финляндия – малая страна.

Новый посланник Румынии, бывший министр иностранных дел Гафенку, прибывший в Москву в августе 1940 года, писал в опубликованной в 1944-м книге “Prе́liminaires de la guerre а` l’est”:

«В Москву я приехал за гарантиями мира. Другие представители государств-соседей Советской России и особенно мои коллеги посланник Финляндии Паасикиви и посол Ирана Мохаммед Саед, ныне министр иностранных дел в Тегеране, также стремились обеспечить безопасность своих государств. Мы были убеждены, что в интересах наших стран, так же, как и в общих интересах, было, чтобы Советский Союз, проводя мирную политику по отношению к своим соседям, способствовал бы сохранению некоего равновесия. Мы считали, что следует избегать всего, что могло бы подорвать предпосылки подобной политики».

В этом Гафенку был прав. Он говорил, что Советский Союз не был склонен способствовать укреплению чувства безопасности у своих соседей. «Невозможно было не заметить глубокие изменения в политике Советского Союза, явившиеся следствием августовского договора 1939 года и дальнейшего сотрудничества с Германией. После длительного периода осторожной политики… советскую империю охватил восторг, вызванный важными и лёгкими успехами в Польше, Балтийских государствах и в долине Дуная. Неустанными усилиями строителя империи – строителя, который в своих планах, стремлениях и методах действий