Шрифт:
Закладка:
На календаре череда дат. Япония аннексирует российский Дальний Восток. Китайцы растекаются по Сибири и на запад, вплоть до Урала. Население планеты – девять с половиной миллиардов. Несмотря на катастрофическую смертность, войны и пандемии, оно растёт. ООН в панике. Компьютер выдаёт её отчаянные декларации и воззвания. Границы трещат. Экология в кризисе. Снова блок «Фэмили». Имя отца – Ван Сабуро. Имя матери – Татьяна. Она родом из России, с Русского Севера.
Снова череда дат. Время катаклизмов, войн, глобального голода, экологических катастроф. Время СПИДа и тотальной наркомании. Но главная беда – это предел биосферы. Земля не в состоянии прокормить эти миллиарды ртов. Здесь и там вводится военное положение. Создаются резервации, спецзоны. Вводится обязательная стерилизация. На дисплее мелькают фото, схемы, кадры. Голод в Поволжье, голод в Африке, в Южной Америке. Мутация хлебных злаков. Снова блок «Фэмили». Фото отца и матери. Здесь им по двадцать. Они в резервации. Оба мечтают об учёбе. Проходят тест, попадают в элитный центр глобального прогнозирования.
Год рождения Марии. О себе Мария знает – память она, слава Сущему, не потеряла. Потому нажимает кнопку ускорения. Мелькают кадры и цифры – это хроника глобальных бед. Символ в углу экрана – зелёное, обрастающее новыми ветвями дерево. До чего же это нелепо – всё гибнет, а оно разрастается.
Мария опять откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. В этих графиках, схемах и развёртках не было никаких эмоций, подробностей человеческих судеб, ни тех мелких, незаметных будто бы фактов, которые предшествовали беде. Глядя на всё это, невозможно было понять, чья спесь, чья глупость и чья жадность усугубили ситуацию и, наконец, чья политическая узколобость и чрезмерный расчёт привели к катастрофе. Ясно было одно: человечество загнало себя в тупик. И если представить себе полушария Земли двумя японскими корзинками с коромыслом, то одно полушарие превратилось в ненасытимую потребительскую корзину, другое – в гигантскую корзину мусора.
Мария открыла глаза, коснулась тумблера. На экране возникли картины года катастрофы. На земной поверхности редкие зелёные очажки. Озоновый слой в клочьях – больше дыр, чем заплат. Снова блок «Фэмили». Каю всего год. Сведения о родителях явно извлечены из анкеты: «Отец – Бальтасар Ортега. Образование – высшее. Специальность – биолог-генетик. Место службы – Межгосударственный центр глобальных исследований (МЦГИ). Должность – генеральный директор. Мать – Мария Сабуро. Образование – высшее. Специальность – программист-биотехнолог. Вторая специальность (после перепрофилирования) – адаптолог, специалист по русской культуре и этнографии. Место службы: северный региональный центр МЦГИ».
Завершает блок серия фотографий. Здесь везде Кай. Тут ему два года. Тут пять. Вот десять. И всё в стенах, на фоне приборов, конструкций, в лучшем случае – в зимнем садике. И ни единой улыбки. Вот ещё одно изображение. На плече Кая Алконост. У них совершенно одинаковые лица, словно они – близнецы-братья. Грустный сын и странная печальная птица.
6
Кай бежал сломя голову, не выбирая дороги. Только бы подальше от того места, только бы подальше. Пепел забивал глотку, слепил глаза, но Кай, казалось, не замечал этого, иначе давно бы вспомнил про респиратор или хотя бы надел защитные очки. Да что очки! Спроси в этот миг, кто он есть и куда его несёт – Кай не ответил бы, в таком был состоянии.
Сердце бешено колотилось, ноги подкашивались. Но Кай бежал и бежал, выбиваясь из сил. И тут случилось то, чего следовало ожидать. Очередной шаг пришёлся в пустоту. Кай почуял это, ещё занося ногу, но что-либо поделать уже не мог.
Падение было недолгим. Расщелина – канава или овраг, – по счастью, оказалась неглубокой. Но Кай ударился плечом, локтем, ободрал правый бок, прежде чем скатился на самое дно. Страх, досада, обида, боль – всё сейчас смешалось в его существе. Он застонал, горло перехватили спазмы, из груди вырвались рыдания… Это было так, словно прорвало жгучий нарыв. Плечи ходили ходуном, слёзы не утихали. Они текли, оставляя широкие полосы на его чумазом лице, но Кай не видел этого, он только ощущал их солёный вкус, перемешанный с горечью пепла. Тело пронизал озноб. Пытаясь согреться, утишить рыдания, он обхватил себя за плечи и поджал колени. Так, скорчившись, утянув голову в плечи, он и лежал на дне земной расщелины, а сверху на него сыпался пепел.
Мало-помалу рыдания затихли. Жгучий пузырь, который томил грудь, рассосался, дышать стало легче. Лишь редкие всхлипы слегка сотрясали его, срываясь с распухших губ, да угасающие слезы скатывались со щеки.
В расщелине было сыро. Кай потянул носом. Запах показался знакомым. Когда и где он впервые почуял этот запах? Вспомнил! Этим духом повеяло, когда он первый раз совершил посадку. Он ещё всё гадал, что же это за запах. Значит, земля. Значит, вот так пахнет земля. Значит, вот этот волглый дух и есть дух земли. Кай оживился. Снова вдохнул, на этот раз глубоко и сильно. Голова закружилась. Она кружилась и там, в том скотном дворе. Но там было опустошение – почти беспамятство, почти бессилие. Душа так сжалась, скорчилась, что, наверное, превратилась в маковое зёрнышко, до того тесно было в груди. А тут наоборот. Всё его существо оживилось, потянулось. Оно стало раскрываться, словно свежий бутон. И что-то давнее-давнее, словно забытое, но такое родное мягко коснулось его сознания.
Пальцы левой руки Кая, обхватившей плечо, касались земли. На тыльной стороне он почуял лёгкое щекотание. Слеза? Покосился. Нет. Это оказалась махонькая букашка. Он никогда не видел таких, но догадался сразу – божья коровка. Отлепив пальцы от плеча, Кай осторожно, примеряясь к тихой поступи путешественницы, подвернул руку, и божья коровка перетекла на ладонь. Тут в выемке горсти, на перекрестье линий жизни и судьбы она и замерла, словно нашла, наконец, самое укромное и безопасное местечко. Глядя на это малое существо, Кай почувствовал себя большим и неуклюжим. Он даже затаил дыхание, чтобы не спугнуть божью коровку. Тихая нежность защекотала в горле. Распухшие от недавних слёз губы его затрепетали, словно повторяя
