Шрифт:
Закладка:
В нос шибануло вонью – пахло мочой, чем-то кислым. Перед Каем открылось просторное с низкими потолками помещение. Края и углы его терялись в потёмках. Два факела, чадившие на противоположных стенах, не в состоянии были высветить всё пространство.
Посередине помещения стояла низкая печка, её венчала тонкая труба. В открытой топке металось пламя. Тяга из двери усилила его. Языки огня выхлестнулись наружу, облизав стоящий сверху котёл.
А вокруг печи сидели люди, их было около десятка. Скрип двери, заметавшееся от тяги пламя насторожили их – некоторые обернулись. Кай поднял руки, мол, я с миром. Потом прижал руку к груди и поклонился. Так в старинных «вестернах» делали белые, приближаясь к вигвамам индейцев.
Один из сидевших поднялся. На нём был чёрный до полу балахон. На ходу скидывая с головы подобие капюшона, он шагнул навстречу. Опасности в его походке и жестах Кай не заметил. Луч фонарика высветил тучную фигуру, рыхлое безбородое лицо, маленькие глубоко посаженные глазки. Всем своим обликом этот человек походил на китайского мандаринчика – одну из костяных фигурок, которые хранились в коллекции матери. Но больше всего ту нецке[6] напоминала его благостная улыбка. Приблизившись к Каю, «мандарин», не меняя выражения лица, показал подбородком на фонарик. Кай поспешно кивнул, фонарик выключил, однако левой руки с пояса не снял, готовый в любой момент нажать спасительную кнопку.
«Мандарин» взял Кая под локоть, подвёл к кругу, жестом велел подвинуться. Ближние сидельцы молча потеснились, давая место на этой грубо сколоченной лавке, из чего Кай заключил, что «мандарин» здесь старший. Устроившись возле старшего, Кай, не поворачивая головы, огляделся. Лица одних сидящих были затенены космами, других – нахлобученными на глаза шапками, а у некоторых полностью скрыты капюшонами. Разглядеть их, заглянуть в глаза Каю не удалось. Что оставалось делать? Ждать да наблюдать – только и всего. По жестам, по качанию согбенных спин, по монотонному бормотанию он догадался, что творится молитва. Но кому и чему молятся эти люди – не понял. Ни креста, ни капища перед ними не было. Печь, на которой булькало какое-то варево, служила просто очагом.
Откуда-то из потёмок донёсся всхлип. Ветер – решил Кай. Всхлип повторился. Кай покосился на старшего – тот и глазом не повёл. Всхлип прорвался стоном. Кай потянулся. Старший кивнул ему, опустил на колено Кая пухлую ладонь.
– После, юноша, после, – донесся свистящий шёпот. Это, видимо, означало, что обо всём – после церемонии.
На круг накатывал запах варева. Чем пахнет, Кай не знал, однако догадался – мясом. И ещё один запах он уловил. Несмотря на то, что всё здесь, казалось, было пропитано смрадом и вонью. Приторно-сладкий летучий запах. Он наплывал откуда-то из потёмок. Однако определить его природу, оценить его Кай не мог.
По знаку старшего в круге началось шевеление. Видимо, молитва подошла к концу. Кое-кто из сидящих скинул капюшон или шапку.
– Братия, – раздался чей-то фальцет, – нашего кораблю прибыло. – Голос не столько утверждал, сколько вопрошал.
– Добро, добро! – откликнулся другой, он тоже был тонкий. – Уже недалеко… Слава святителю Кондратию!
– Слава святителю! Слава! – раздалась разноголосица. Сквозь её сладкую благость донёсся стон. Кай заглянул старшему в глаза. – То брат Кирилл, – щербато улыбаясь, с посвистом прошептал тот. – Он совершает очищение. А меня зовут брат Трофим.
Кай уже не таясь оглядывал окружение. Что это за люди? Этот бритый, что сидит слева? Или одноглазый старик, что виден за печью? Или молодой мужчина с уродливой чёрно-бурой щекой? Не тот ли это человек, которого он увидел сверху? Чем они связаны? Обиталищем, крышей над головой? Этим очагом? К кому обращены их радения?
– Нас избрал господь, – словно угадывая мысли Кая, вымолвил Трофим. Он возвёл глаза к потолку. – Нам уготовано царствие небесное. Мы прошли геенну огненную, очистились полымем, и скоро наш корабль отправится в райскую юдоль. Господь вот-вот нас призовёт. И нас, – он обвёл окружавших рукой, – и нового нашего брата, – он показал в потёмки.
– Слава святителю Кондратию! – раздался фальцет. Он, не иначе, был тут запевалой.
– Слава, слава! – подхватил круг.
– Как зовут тебя? – Трофим склонился к Каю. Кай отозвался. Сам того не ожидая, он перешёл на шёпот. Или потому, что давно вообще не говорил.
– Добро, – кивнул благостно Трофим, плавно отклонился и возвёл глаза к потолку. – Прииди же и ты к нам, усталый путник. Прииди же и ты в наше круговое братство. – Он слегка повернулся и возложил руку на плечо Кая. – Ты молод, брат Кай, а следовательно, чист. На тебе нет греха, как… – Он повёл носом. – Я чую… – кивнул мужчине с чёрной щекой, – поспело… – Проследил, как тот тенью скользнул к очагу и продолжил: – Нет греха на тебе, брат Кай. И это замечательно. Стало быть, мы тебя примем в наш корабль без испытания, без духовного очищения.
– Так, Трофим, – закивала братия. – Так. Он чист. Это видно.
– А потому, – заключил Трофим, – с твоего согласия и начнём.
Что начнём? С какого согласия? Кай не мог взять в толк. Однако тон был спокойный, опасности не чувствовалось. К тому же здесь было тепло, смрад почти исчез, как-то сладко стала кружиться голова, и не хотелось ни о чём думать. Ну, какое зло могут причинить ему эти несчастные и обездоленные? Этот полуслепой старик? Этот меченый с обезображенным лицом? Этот дебелый Трофим? А будут какие-то неудобства – так можно и потерпеть. Не зря же на ум пришла русская поговорка насчёт чужого монастыря. Он только никак не мог вспомнить, как она звучит.
Меченый, что устремился к очагу, перестал мешать в котле и, шаркая по стенкам большим половником, зачерпнул. Дымящееся варево перетекло в ковш. Ковш был необычной формы – он состоял из двух блестящих шарообразных ёмкостей. Наполнив оба шара, меченый передал ковш Трофиму. Старший что-то пошептал над шарами и пустил питие по кругу – слева от себя.
– Посолонь, посолонь, – раздался одобрительный возглас. Сидящий поблизости от Трофима бритоголовый похлопал себя по коленям.
– Добро!
Ковш двигался по кругу. Пригубляя из того и из другого шара, члены братии передавали его дальше и благоговейно складывали руки. Кай насчитал их двенадцать человек.
Дошла очередь до Кая. Он принял ковш в руки. Из шаров пахнуло чем-то кислым. Кай поморщился, одолевая отвращение, потянулся, но донести ковш не успел. Его затошнило. Не в
