Шрифт:
Закладка:
Его сбила с пути она.
Ада появилась в его квартире как натурщица, сама нашла его и осталась там после первого же дня их совместной работы. Меня она всегда одновременно пугала и восхищала. Казалось, что ее невозможно вывести из себя – такая ледяная и уверенная. Даже в самых горячих спорах она оставалась спокойной и медленно, как будто нараспев, объясняла свою точку зрения. Адам рисовал только ее, и это прибавило загадочности его имиджу: кто она – его муза? Но муза, которая в первый вечер ответила ему на вопрос: «О чем ты мечтаешь?» – «Я хочу быть чьей-нибудь Жанной Эбютерн», быстро переросла это желание. Она шептала ему о том, что в век индивидуализма быть успешным художником – это просто и обыденно. А вот создать группу единомышленников, революционное объединение, в которое все будут мечтать попасть и которое с годами разрастется до мировых масштабов, – это дело, достойное их жизней. У них все было так, как будто кто-то нажал кнопку «до предела»: любовь до треска кровати и хруста костей, работа до бессонных ночей и кровавых мозолей…
Ты так правильно тогда назвал ее – Лунная. Она и правда вначале была как луна для солнца. Только отражала его свет. Делала его неконцентрированное яркое убийственное пламя мягким, так что на его работы можно было смотреть часами. Она была идеальным спутником для звезды.
Единственный наш общий перфоманс, который был замечен, – прогулка по карнизу Рэдиссона, который стоит на перекрестке Невского и Владимирского. Мы сняли два соседних номера и прошлись из одного в другой по широкому карнизу – голые, с телами, раскрашенными под кровоподтеки. Мы делали это без какой-либо идеи, смысла. Просто хотели посмотреть, как это будут трактовать другие. В новостях нас назвали пьяными студентами, а вот в одном блоге – «Новым художественным объединением “Вскрытые раны”». Из-за похожей картины Адама, на которой две девушки, исполосованные ранами, балансировали на крыше небоскреба под кровавым дождем. Картина была самой громкой на последней выставке, и он как-то сказал, что ее название – наиболее емкое отражение всей его деятельности.
Мы ухватились за ту статью и начали творить наше кровавое искусство. Но получилось слишком буквально, без глубины и катарсиса.
Следующим нашим творением стал красный след краски из-под протекшего ведра от Спаса на Крови по набережной канала Грибоедова – опять же без идеи, как, например, у Франсиса Алиса на израильско-палестинской границе, просто, чтобы о нас сказали. Но через день след уже был отмыт, а мы даже не догадались задокументировать процесс создания.
Тогда мы стали встречаться у них в квартире все реже – а Адам и Ада сутками не выходили из дома, читая труды по философии от древних греков до экзистенциалистов, истории искусства, психологии, буддизму и другим религиям. Через три месяца они собрали нас и рассказали о своей идее – остров, где живут самые горящие своим делом творческие люди и вместе создающие новое искусство. Мы, как в прежние времена, проболтали всю ночь, в табачном дыму и водочном тумане. А под утро, красноглазые и одурманенные, согласились. Мы не особо верили в то, что сможем создать что-то новое, скорее нас привлекла перспектива отшельничества, но не в одиночестве; на жарком острове, а не в промозглом Петербурге. Миша тогда издал свою первую книжку, в самиздате, конечно: 100 экземпляров для друзей, хипстерских кофеен и парочки крошечных книжных магазинов – больше потратил, чем заработал. Матвей даже на самиздат не мог заработать – он был такой…
Тимур замолчал и достал сигареты. Прошла минута, он смотрел на небо и медленно-медленно выпускал сигаретный дым изо рта.
– Он работал официантом, но зарабатывал неплохо, потому что был без наигранности вежливым и искренним. Большую часть зарплаты тратил на помощь кому-нибудь: идет по улице с большими чаевыми после двенадцатичасовой смены и вдруг видит у метро старушку с домашними соленьями – покупает все и отдает больше денег, чем она просит. У него в комнате был коврик для йоги – так на нем через день кто-нибудь спал. Он приводил непоступивших и оставшихся без жилья в большом городе, каких-то побитых женщин с детьми, стариков. Матвей знал всех окрестных бомжей, вместо боярышника приносил им клюквенный морс. И тут, тем затуманенным утром, признался, что у него есть накопления – около ста тысяч. Копил на операцию для незнакомой девочки, а на днях узнал, что она умерла. Ада тогда сказала, что пусть он лучше потратит эти деньги на искусство, а те, кому он бы мог помочь, будут жертвами во имя чего-то нового. Может, назовем это «Искусство на крови»? Страшные слова, но нам тогда казалось, что она слишком пьяна.
У меня никаких накоплений не было – одна проданная картина за 8299 рублей. Я хранил эти деньги, чтобы потратить на что-нибудь запоминающееся и на века. А в итоге проел за первый месяц во Вьетнаме.
Забава всегда была из тех людей, которым деньги легко достаются, и также легко они у них исчезают. Ее отчим… – Тимур вдруг резко замолчал и не вернулся к предложению.
Предыдущие месяцы она делала венки для волос, которые после ее лубочных фоточек а-ля славянка пользовались огромным спросом. Но на пике популярности ей надоело их делать, и она просто в один день закрыла продажи и выкинула все готовые венки. Родители подумали, что она взялась за ум и решила посвятить себя чему-то более серьезному. И когда она сказала, что ей нужны деньги на учебу, без сомнения дали, не зная, что под словом «учеба» она подразумевала нашу учебу на острове.
Мы не были такими рафинированными, как вы. Мы пробовали все. Одним из наших любимых развлечений было смешивать все, что смешивается, чтобы найти новые уровни подсознания.
Из одного такого трипа я вернулся спустя сутки, а Аду вообще еле откачали – пришлось вызывать врачей. Почти все последние деньги мы потратили на откуп от полиции, так как врачи рассказали им о нашей гремучей смеси. Тогда у нас наступил второй кризис.
Возвращаться в Россию никто не хотел, но мы так разленились за прошедший год, не создали ничего стоящего. Воодушевление после трипов быстро сменялось злостью на себя,
