Адам выкрикивал отрывки из нашего манифеста под гипнотические звуки барабанов. Было душно. Но не обычной тропической жарой, а такой тесной и душащей. Как будто мы были заперты в лифте.

Мы начали танцевать. Вроде бы не касались друг друга, но казалось, что нам мало места. Мы делали наш хоровод все шире, прыгали, спотыкались о камни. Ада упала и рассекла себе бровь – от глаза до подбородка на левой стороне лица быстро появился темный, блестящий след. Адам и сама Ада размазали кровь по своим пальцам и дали нам их облизать.

Мы выпили еще. Снова пошел дождь, от которого нам совсем снесло крышу. Казалось, что он пошел специально для нас. Адам орал, что наша оболочка смывается, что останется только чистая энергия. Мне и вправду казалось, что я таю, что на плечах и ступнях остались только кости, без мяса и кожи.

Матвей сидел на песке, глупо улыбаясь, и ловил капли языком. Я орал ему, что его язык растворится, на что он отвечал:

– Мне не нужен язык, у меня есть бумага и чернила.

Забава голая лежала на камне, не шевелясь, только еле заметно улыбаясь уголками губ. Мише было плохо после алкоголя, он грустно сидел на камне, периодически отворачиваясь, чтобы поблевать. Адам стоял на коленях перед Адой, обнимая ее за бедра. Не помню, сколько прошло времени, но Адам уже лежал на камне с Венерой.

Ада крикнула:

– Побежали кричать со скалы! – и сорвалась с места, как испуганная птица.

Тимур остановил свой рассказ и встал, показывая на скалу над пещерой:

– Вы видите отсюда этот склон? Даже в обычную погоду по нему непросто лезть – выступы слишком далеко друг от друга. А в дождь, тем более ночью… Мне кажется, все понятно, да?

– Расскажи подробнее, как это случилось. Я хочу знать все о ее последних секундах. – Антон тоже встал и посмотрел на скалу.

Тимур горько усмехнулся, прищурился и, не отрывая взгляда от скалы, продолжил:

– Она была уже у скалы, а мы все еще стояли на прежних местах. Но потом она крикнула:

– Кто первый поднимется, тот мой до конца ночи.

Мы переглянулись с Матвеем, рассмеялись и побежали. Она ловко карабкалась по камням, казалось, знает наизусть каждый шаг. Тогда как мы кряхтели, оступались, скользили, думали затуманенным сознанием, куда поставить ногу.

Матвей был почти у вершины, вон там, – Тимур показал на выступ в пяти метрах от плоской поверхности скалы, – я был на середине. Ада поднялась наверх, победно закричала, потом как-то нежно-рассеянно охнула. Мы услышали шлепок о камни с противоположной стороны скалы, потом еле различимый звук падения в воду.

– Дурочка, она решила искупаться, там же такие волны, – сказал Матвей с неуверенной улыбкой. – Нет! Нет! Нет! Ада!

Мы оба начали быстро карабкаться вверх. Вершина была пуста. Скалы и море были еле различимы внизу. Матвей нагнулся и, поскользнувшись, чуть сам не свалился. Он орал ее имя, пока не охрип.

Не помню, как мы его спустили вниз. Наверх, кроме Адама, никто не полез – он не пустил. Он сидел там два дня. Молчал, ничего не ел, постоянно что-то бормотал. А потом спустился и стал таким жестким, деловым.

Пока мы его ждали – думали, что все, он спустится и мы уедем домой. Вернее, из дома. Но он говорил нам о том, как Ада мечтала сделать «Джунгли» объектом искусства, который войдет в историю. О том, что она бы не сбежала, если бы это случилось с кем-нибудь из нас. Что она превратила бы это в пульсирующее самой откровенной болью искусство. Что наша жизнь – здесь.

Сначала мы согласились, потому что жалели его, жалели себя. Думали, что вместе будет проще справиться с болью. Но как только он немного успокоится, мы разъедемся, пока что-то подобное не случилось еще с кем-нибудь или сразу со всеми.

Еще через день мы стали осторожно спрашивать друг друга – что делать? Погиб человек, мы не заявили в полицию. Тела нет – тогда как раз начался отлив (отель в соседней бухте еще работал – мы каждый день проверяли, не приехала ли туда полиция из-за выброшенного на берег тела). У Ады осталась мама, с которой та почти не общалась – только звонила пару раз в месяц. Ее очень верующая мать ненавидела Адама. Она считала нас сектой, обманом заманившей Аду на остров. Звонки не очень убеждали мать – она думала, что Ада звонит под присмотром, а все остальное время мы насилуем Аду и пьем ее кровь. Нашей версии она, конечно, не поверит. И тогда нас могут обвинить в ее смерти. Тем более в местной полиции уже есть дело о том, как Ада чуть не умерла от передоза.

– Она сбежала. Для всех она просто сбежала. Влюбилась в загорелого серфера, украла наши деньги и уехала с ним в кругосветное путешествие, – неделю спустя сказал Адам таким тоном, как будто сам в это поверил.

Ее мама уже несколько раз звонила ей и ему. Оказывается, Ада не связывалась с ней больше месяца. И как назло, при поддержке местной газеты написала статью о «секте во Вьетнаме». Статью быстро подхватили СМИ их маленького городка, в котором любое событие, от конкурса «Мисс местный ДК» до «Потерялся кот Персик», было интересной новостью. Из-за волны статей в местных газетах новостью заинтересовались региональные СМИ. Адаму уже пару раз написали с вопросами, но он пока молчал.

– Это не из-за «волны статей в местных СМИ». Моя работа, – перебил Антон.

Тимур только пожал плечами.

– А звонки маме? – спросили мы.

– Пока обойдемся письмами. Это из Вьетнама ей было дешево звонить, а сейчас она… Сейчас она на Филиппинах. Будем отправлять открытки из каждой страны. Я могу скопировать ее почерк. Вы знаете, как идеально скопировать чужой почерк? Нужно не переписывать его, а перерисовывать, как картину. Переворачиваете строчки и срисовываете. Можем сегодня потренироваться, а? Это полезный навык.

– А если журналисты приедут сюда?

– Во-первых, сюда не попасть без разрешения. Это частная собственность, а мы арендаторы. А кто им даст ордер на обыск, если нет тела? Даже если кто-то проберется, – а я сомневаюсь в этом, – чтобы к нам забраться, нужно иметь хорошую форму, а не быть оплывшим жирком офисным писакой, если кто-то проберется, то он ничего не найдет.

Мы не понимали, почему он не отвечал на растущие письма с вопросами на почте. А он терпеливо хранил молчание. Писем матери пока тоже не отправлял. В прессе