И вот он вернулся с выставок с новой идеей, а точнее уже готовым решением – превратить наш дом в арт-резиденцию. Сначала мы очень ревностно отнеслись к этой затее. Пускать кого-то в наше закрытое пространство, в наш мир. Потом была неуверенность – учить за деньги других, не будучи успешными в том, чему мы собирались учить. Потом… потом мы месяц питались лапшой быстрого приготовления и помятыми фруктами, которые по дешевке покупали в конце дня на рынке. И убедили себя, что, может быть, это даст нам глоток вдохновения. Тем более стыдно признаться, но почти год без нормальных отношений… Ада была собственностью Адама (хотя сейчас я бы сказал наоборот). Вначале мы пробовали что-то, что можно было бы назвать свободной любовью, но они оба были для нас на ступеньку выше, похоть постоянно конкурировала с щенячьим уважением. Забава – она… В ней нет настоящей чувственности, я не знаю, когда она вообще не играет, какая она на самом деле. И вот тогда я (и не только я) подумал, что для новых учеников мы будем как рок-звезды: Адам – фронтмен, который для них недоступен, а мы – гитаристы и барабанщики, которым достаются фанатки, жаждущие прикоснуться к нему. Ну, знаете, ведь Слэш практически не менее популярен, чем Эксл Роуз.

Я вспомнила, как он ненавязчиво и радушно приглашал к себе в домик.

– Первых ребят мы набрали с трудом – никто не понимал, кто мы такие, что мы можем им дать. Поэтому участие было за свободный взнос. В итоге пара человек сбежала, не заплатив, а остальные оставили не больше десятки. Вторая смена прошла чуть успешнее, наверное, от того, что деньги мы взяли заранее. И как-то так незаметно получилось, что все, о чем мы стали думать, – это деньги, чтобы дальше здесь жить. Мы уже сами приходили с инициативами к Адаму – как взять больше с наших учеников, что им предложить за дополнительную плату. Но все услуги выглядели такими навязчивыми, что под конец третьей смены сразу несколько человек обвинили нас в вымогательстве и под угрозой суда потребовали деньги назад. Никто из нас не был юридически подкован, поэтому пришлось вернуть. А за теми ребятами подтянулись и другие ученики из их смены. В итоге мы оказались совсем без денег. Почти все засобирались домой.

Из последней группы с нами осталась Венера – последняя денежная надежда. Но, несмотря на регулярные ночные занятия с Адамом (мне кажется, Ада была не только не против, но и сама организовывала их), в атмосфере всеобщего отчаяния и она стала планировать возврат в Россию. В те дни Ада и Адам отдалились от нас. Куда-то надолго уезжали, сутками не выходили из домика. Как тогда, в Петербурге. И мы все замерли, перестали торопиться. Верили, что они что-нибудь придумают. Каждый раз, встречаясь с ними, мы молча, взглядом задавали вопрос, полный надежды. Но они отводили глаза, подбадривающе улыбались и дальше шли по своим делам.

Миша и Забава планировали остаться. Его книгу неожиданно предложили выпустить вторым тиражом, деньги небольшие, но на месяц жизни хватало. Забава выпросила у родителей – под предлогом денег на билет домой. Мы с Матвеем рассчитывали способы бюджетно добраться до дома. От неопределенности мы держали рюкзаки собранными, но выйти за ворота никто не решался – мы понимали, что потом для нас их никто не откроет. А ведь это была не просто гребаная решетка, это был мир искусства, где тебя понимают.

Ада и Адам вернулись из трехдневной поездки и еще два дня не выходили из домика. А потом… Они были энергичны, как никогда, рисовали что-то сюрреалистичное, картина за картиной, тормошили нас, залезали на скалы и орали что-то на всю бухту. Ночами они хохоча бегали по пляжу, голые, пели, танцевали, занимались сексом.

Неделю спустя Адам поделился с нами – они испытывали новую смесь: что-то невероятное от ночных трипов, а днем никакого отходняка, только волна за волной нахлестывало вдохновение. Они решили поделиться с нами только тогда, когда сами убедились в безопасности. А нам уже нечего было терять. Мы поверили им, как верили всегда.

Весь день лил чертов ливень. К тому моменту мы все полюбили дождь, как нашего спасителя от тропического жара. А тогда вдруг испугались – вдруг это повлияет на планы Ады и Адама. Мы хотели отправиться в первое путешествие, жечь костры на берегу, как в наши первые месяцы, слушать его любимого Леса Бакстера. Но вечером облегченно выдохнули – Ада сидела на циновке у их домика под пальмовым навесом и размешивала что-то похожее на пунш в огромной кастрюле. Почему-то в тот вечер она понравилась мне больше всего: такая простая девочка, в огромной белой футболке со строчками: «…Я человек без таланта и могу только отдать свою кровь и ничего больше, как всякий человек без таланта…» (она всегда носила футболки со строчками из любимых книг) и трусах с Hello Kitty; веселая-веселая, какой никогда не была. Ни грамма ее обычной надменности, весь лед растаял и превратился в расплавленное золото, в котором хотелось увязнуть. Мы привыкли к ее ледяным иголкам в большинстве фраз, но сегодня по одной только ее улыбке было понятно, что ничего колкого она не только не скажет, но даже и не подумает.

Она сама притащила на пляж эту гигантскую кастрюлю, что-то торжественно напевая. Мы нетерпеливо слушали и кивали.

– В первый раз эффект будет несильный.

– Да, да, подождем.

– Не думайте, а делайте.

– Да, да, мы не будем зацикливаться на мыслях.

– Если будем делать что-то вместе, то эффект будет сильнее.

– Да, да, один за всех и все такое.

– Давайте снимем все на видео, чтобы завтра посмотреть. – Венера тогда увлекалась съемкой и документировала каждый наш день. Она мечтала превратить эти видеодневники в «выставку-сериал», так она это называла.

По вкусу это было похоже на крепкий, очень обжигающий алкоголь, смешанный с «Юппи». Залпом пить было тяжеловато, но, наблюдая, как это делают Ада с Адамом, мы старались не отставать. Миша почти сразу же проблевался. Мы покорно сидели, скорее, думая о том, что мы пьянеем, чем пьянели на самом деле. Адам с Адой стали жадно целоваться, потом Ада повернулась и поцеловала Матвея. Сняла с него футболку, погладила через шорты, что-то прошептала на ухо. Потом долго целовала и гладила меня.