Через несколько дней ко мне подошел Миша и спросил, все ли нормально с Матвеем.

– Так же, как и со всеми нами.

Он не стал пояснять свой вопрос. Может быть, потому что я ответил слишком грубо, а может быть, потому что я поспешил на пустую часть пляжа. Через пару дней подошла Забава:

– Матвей спросил, не удерживают ли меня здесь силой.

– Нас всех удерживают.

– А ты бы не хотел остаться? Только честно. Скажи, что ты не обрадовался тому видео, как беспрекословному предлогу остаться.

– Это видео может отнять единственное, что у нас есть, – свободу. Я не хочу сидеть в тюрьме из-за того, что тетка вообразила себя Пегги Гугенхайм. Ни хера она не понимает. Ни нас, ни наше искусство.

– У нас и так ничего нет, кроме этого острова и друг друга. Мы – это лучшее, что с нами случилось.

– Пришлешь мне эту фразу на открытке из колонии.

Следующей ночью Матвей разбудил меня. Он был весь в поту, но не от тропического жара. Его пальцы были ледяными.

– Я помню, что именно я за ней погнался. Может быть, я схватил ее за ногу и из-за этого она упала?

Я, полусонный, ответил ему, что мы были далеко. Но он не успокаивался:

– Ты помнишь, почему она от нас убегала?

– Она хотела быть с нами, с тем, кто ее поймает.

– Но если бы она хотела быть с нами, она бы не убегала.

На этом я заснул. Этот разговор я вспомнил только после того, как он…

– Ты уверен, что он сам? – спросил Антон без тени жалости.

– Мы высокомерные, лицемерные, да. Но не убийцы. Я видел это.

Мы ненавидели Венеру, а через неделю были готовы обнимать ее душно пахнущее тело. Она почти уничтожила нас, а потом спасла. После того видео Адам почти не выходил из дома. Но не из-за злости или страха, он пересматривал все архивы венериных съемок. И нашел несколько видео, на которых Ада говорила по телефону с матерью.

На одних было слишком шумно из-за нас, но можно было вырезать фразы прощания и пару вздохов: «Ну, мама!», «Он не такой», «Перестань!». На других, наоборот, хорошо было слышно начало разговора с приветствием и дежурными фразами, что все хорошо.

Мы настолько увлеклись возможными сценариями разговоров, что не заметили, как стали вместе проводить дни, вечерами жечь костры, и вновь Забава начала петь. Мы даже смеялись вместе, а такого не было со дня…

Но в момент звонка идея показалась глупой, детской. Мать ведь начнет выспрашивать подробности, а у нас только короткие обрывки фраз. Миша сказал, что отсюда звонить нельзя, вдруг она попробует отследить звонок – а ведь, по легенде, Ада уже не с нами, а где-то южнее. Венера оплатила Адаму билет на Филиппины. Мы так боялись, что у него ничего не выйдет или он просто не вернется. Но нет, он прилетел через два дня, как и должен был. Счастливей он был, только когда встретил Аду.

Через несколько дней вышла пара вялых статей, что та девушка нашлась. Негативный интерес к нам пропал. А вот заявки в «Джунгли»… Тогда имидж, создавшийся исчезновением Ады, заработал на нас. О «Джунглях» теперь знали не только знакомые знакомых, посетители и участники выставок «Искусства миллениалов», немногочисленные поклонники Адама, а тысячи людей. Они больше не приезжали с ожиданием: «Ну, покажите нам, что вы можете дать. Что в вас особенного?» Теперь они приезжали и говорили: «Мы готовы взять все, что вы дадите. Мы готовы отдать себя».

Группа набралась огромная. Вы ведь поняли, как это делается? Мы одобряем всех, а потом принимаем тех, кто заплатил.

– И никакого бесплатного места.

– Тогда бы половина не отправила свои заявки.

Я подумала, что даже не злюсь за это на Тимура, на Адама. Как бы Тимур ни пытался представить «Джунгли» как коммерческий проект, я чувствовала, что это не так. По крайней мере, для меня.

– Из 120 человек почти 40 были готовы заплатить. И мы всех приняли. Половина спала под тентом. Адам убедил их, что жужжащей ночью они ближе к себе настоящим. Нам казалось, что занятия проходили ужасно – никакой камерности, личного общения. Да я даже к концу смены не запомнил всех имен. Наши вечерние разговоры превратились в разборки из реалити-шоу – всем хотелось внимания, постоянно кто-то с кем-то ругался, кто-то кому-то изменял, кто-то что-то крал. У нас не было и получаса в день на себя.

После звонка, сделанного матери Ады, Матвей, как мне показалось, успокоился. Но потом, без нашего внимания, он продолжил сходить с ума.

В разгар занятий одна девушка уехала домой, поняв, что это «не ее». Матвей стал думать, что и с ней что-то случилось. Я думал, что он спрашивает по рассеянности, ведь мы тогда не успевали уследить за всеми, а он действительно считал, что она спрыгнула со скалы или сбежала через джунгли. Потом другая девушка, влюбленная в Адама, из-за недостатка внимания сделала вид, что порезала вены – на самом деле только кожу. Матвей же подумал, что она хотела покончить с собой. Он подходил к девочкам и спрашивал, все ли им здесь нравится, не хотят ли они домой. Они воспринимали его как подушку для нытья – жаловались на еду, бессонницу, отсутствие вдохновения, зависть и ревность. Он трактовал все эти жалобы по-своему. И через два месяца после начала смены сложил все привидевшиеся ему строчки в поэму с печальным финалом.

– Все так и было, как рассказывали очевидцы?

– То, что он спрыгнул с той же скалы, – правда. Остальное каждый додумал за него. Он ничего не кричал, молча залез и спрыгнул на те же камни. Но вода днем была низкая, его тело так и осталось там до приезда полиции.

– Как вы после этого…

– Было несколько десятков свидетелей. Тем более что местная полиция не знала об исчезновении Ады. А люди… Они были в эйфории. Как будто только для этого и приехали. Как будто только для этого и жили. Когда мы развеивали прах Матвея с той скалы, они смотрели на это, как на самый священный ритуал. Как я тогда всех ненавидел вместе с собой…

– Тогда почему не уехал?

– Мне некуда было ехать. Ни денег, ни людей там. А здесь я хотя бы не одинок.

– А что вы тогда делали с деньгами от учеников? Сорок человек – это четыре миллиона.

– Отложили на аренду, на еду, на продвижение сайта, на